— Полагаю, ты не мои лекции имеешь в виду? — настороженно осведомляется упитанный. — На мои даже с других факультетов…
— Твои — не твои, не в том дело. Лекционное искусство падает. Где наши Грановские, Ключевские?.. Перекос со степенями вышел, перекос.
Фая мысленно перебирает своих лекторов. То же самое. Ученые светила редко восходят на кафедры.
Общий разговор за столом никак не увязывается. Кто-нибудь выкрикнет тост, и опять гудят группами, каждая свое. Справа от Фаи тоже историки, эти витают в сферах нравственных проблем. С ними и хозяин, Сергей Леонтьевич. Сегодня на нем белая, в голубую полоску рубашка, должно быть, прямо из магазина, галстук повязан аккуратно, черный костюм с иголочки, новый. Наверно, перед тем как выпустить его к гостям, Полина Семеновна придирчиво оглядела, все ли на нем как следует. В обычное время его, кажется, не очень волнует, как он одет. Недавно Фая поднималась вместе с ним в лифте, пригляделась: воротничок рубашки заношенный, на месте верхней пуговицы у пальто болтаются нитки. Взгляд у нее так и тянулся к этим ниткам. Перехватив его, Сергей Леонтьевич тоже поглядел на них.
— Наверно, в автобусе, — смущенно объяснил он. — Пришью. Только вряд ли такая-то сыщется. От рукава придется, там незаметно.
Однако и вчера встретила его в том же пальто без верхней пуговицы. Хотелось подойти к нему и сказать: «Сергей Леонтьевич, у тети Ксени целый ящик всяких пуговиц, и такая найдется, я уж глядела. Зайдите, она вам в минуту притянет». Не подошла, постеснялась.
Понятно, супругам Тужилиным не до таких пустяков: заняты, пишут научные труды.
Как-то декан попросил Фаю передать Полине Семеновне пакет из Москвы. Полина Семеновна бюллетенила и все-таки сидела за столом, обложившись журналами и рефератами на иностранных языках. Разорвав пакет, пробежала по диагонали бумаги и с облегчением вздохнула: отзывы на ее докторскую. Положительные. Фая поздравила ее, прислушиваясь, как Сергей Леонтьевич у себя в кабинете долбит что-то на машинке. Одним пальцем. Фая с удовольствием бы помогла бедняге, она отлично умеет печатать. У тетки навострилась, та как пулемет строчит.
Пуговицы подождут. Заняты супруги Тужилины. Они и питаются, наверно, кой-как. Разве Полине Семеновне до муторных кухонных хлопот! Она и сейчас, за новогодним столом обсуждает с коллегами последние работы академиков Разуваева и Девятых.
Сергей Леонтьевич обеими ладонями отталкивает какие-то резоны соседа, уверяющего, что у нашей молодежи ножницы между интеллектом и этикой, инфантильность, потребительские склонности и еще какие-то изъяны.
— Напраслина, не докажете, — протестует он. — Есть и такие, в семье, как известно… Но в целом…
— Может, и легкость брачных отношений отрицать будешь? — с ехидцей тянет другой сосед.
Посыпались шутки над непрочностью нынешних цепей брака. Яша Дюбин, только что пришедший и уже изрядно на взводе, предложил сдать вышеназванные цепи в металлолом.
— Нет, позвольте, — вскочил экономист. — Цепи брака— метафора. Пусть цепи, но ведь их звенья — самое необходимое на земле и самое прекрасное — дети.
Опять шутки: женщинам теперь не до звеньев, столько чинов, званий, должностей…
— Не верю! — экономист махал руками, требуя тишины. — Мать — это… Помните, у Горького: восславим женщину-мать. Это же — самое высокое призвание женщины — быть матерью. Все будущее — в женщине, в детях. А вот мы спросим, что думает об этом самая юная среди нас. Скажите, — он протянул руку с рюмкой в сторону Фаи, — хоть одного мечтаете подарить миру?
— Я? — Фая вспыхнула и потупилась. — Почему одного. У меня… трое будет. Два мальчика и…
Все рассмеялись, захлопали в ладоши.
— Приветствуем!
— Вот это будет демографический взрыв!