Дамы тайного цирка

22
18
20
22
24
26
28
30

Мы его знаем?

– Лара. Это Бен. – Бен Арчер сидел рядом с ней на корточках, его чудесное лицо мучительно кривилось от волнения. Но это же невозможно. Бен не в Париже. О, как она по нему скучала. После этого снова начался озноб, и всё заволокло туманом.

Лара. Лара. Проснись.

Лара слегка приоткрыла глаза. Что-то было в её руке. Она услышала механический звук. Серые стены с надписями по-французски о том, как безопасно опустить кровать. Потом ничего.

Перестань бороться со мной, или мы обе умрём.

– Я не борюсь с тобой. – Она даже посмеялась над этим. Снова этот голос. Единственный, кого волновало, выживут они или умрут. – Бабах, – сказала Лара.

Да, бабах. И бабах – это плохо, поверь мне. Это случится с нами обеими: бабах – и всё.

Зашла медсестра, проверила пакет с раствором на капельнице и протёрла у Лары на лбу что-то, что пиликало. Холод перестал мучить её на время, но теперь снова подступал волнами. Женщина повесила за пустым пакетом из-под раствора ещё один полный. Лару сотряс приступ страшного озноба, а потом она снова заснула.

В самый трудный момент, когда она почувствовала, как качается на трапеции, а затем отпускает перекладину и внизу нет никакой видимой сетки, Лару успокоило знакомое прикосновение и голос матери. Она открыла глаза и ощутила у себя на щеке тёплую руку Одри, но снова задремала, а когда проснулась позже, палата была пуста.

Глава 27

В какой-то момент температура у Лары резко подскочила до 41,1 по Цельсию. Врачи искали вирусы, кровоизлияние в мозг, сепсис, но не обнаружили никакой причины. Медсёстры делали Ларе капельницы, холодные обтирания и инъекции дантролена.

Бен первым заметил, как Одри выходит из палаты Лары. По мрачному виду женщины он предположил худшие новости из возможных.

– Бен, – сказала она с бледной улыбкой. Было заметно, что она плакала.

– Одри. – Он был готов предложить помощь, быть полезным, заняться организацией похорон. Когда Бен мысленно перечислял эти задачи, глубоко внутри него начала разверзаться дыра. Лара не могла покинуть его, ещё прежде чем они успели начать. Он не был к этому готов. Недосып, недоедание, долгая дорога – всё, что было в эти три дня, – наложились друг на друга, и он обнаружил, что вытирает слёзы.

– Она поправится, – сказала Одри устало. Она взяла Бена за руку и крепко сжала.

Несколько часов они просидели бок о бок на пластиковых стульях молча. Затем жар у Лары спал и впервые установилась нормальная температура. Требовалось ещё восемь часов, чтобы она полностью пришла в сознание.

Но кое-что в действиях Одри несколько нервировало Бена. Он никак не мог разобраться, что к чему. Возможно, это правда был шок, но он никак не мог избавиться от мысли, что Ларе стало лучше только после того, как приехала её мать. Катализатором послужила Одри.

Когда в больницу вернулись Барроу и Гастон, Бен посвятил Одри в историю, изложенную в тетрадях. Трое мужчин по очереди просвещали её, уточняя и исправляя друг друга. Лучшее, о чём смогли догадаться Бен и Гастон, – что в 1926 году настоящая Сесиль Кабо, ослабев после родов, упала с трапеции и разбилась. Сильви исполнила своё обещание, забрала Марго и сбежала, до конца жизни выдавая себя за Сесиль Кабо.

Одри восприняла новости со стоическим отношением, удивившим Бена. Они раскрыли большую тайну о женщине, которая вырастила её, но Одри сидела на стуле, не выражая никаких эмоций. В её облике он видел Лару через несколько лет. Бен попытался подумать о том, как черты Джейсона и Одри соединились в Ларины – светлые волосы, большие зелёные глаза, вздёрнутый нос, но не увидел ничего от Джейсона. Во всём, кроме низкого голоса, Лара определённо пошла в мать. Тем не менее Бен никак не мог определить, что же не так с Одри. Он не мог не думать о том, что она как будто скорбит о чём-то, вместо того чтобы испытывать облегчение, что лихорадка её дочери прошла.

Одри встала и подошла к окну.