Август усмехнулся. Оставаясь непревзойденной ищейкой, Свирид Петрович был деликатнейшим человеком. Вполне возможно, что на Стражевой камень он все-таки явился, но застал хозяина в крайне непотребном виде. Их дружба не была настолько крепкой, чтобы Свирид Петрович позволил себе вмешиваться в планы Августа по уничтожению собственной жизни, но достаточно долгой, чтобы с максимальным старанием исполнить его просьбу.
«Вскоре после возвращения графа в усадьбу состоялась свадьба. Уж не знаю, по какой причине и по чьему желанию, но прошла она скромно и почти незаметно. Я пишу «почти», потому что кое-что, заслуживающее внимания, все-таки случилось. Ночью, следующей за венчанием, разразилась страшная гроза. Церковь, в которой венчались молодые, сгорела дотла».
Август оторвался от чтения, задумался. Сначала дом несостоявшейся невесты графа, потом церковь. Не слишком ли много пожаров на одну юную провинциалку? Ответа на этот вопрос у него пока не было, но он надеялся найти его в письме Свирида Петровича.
«А вскоре и в усадьбе начало твориться нечто странное. Насколько странное, мне сложно судить, ибо сведения я черпаю исключительно из воспоминаний свидетелей тех событий, а свидетели, надо признать, не спешат делиться с чужаком.
Челядь свою новую хозяйку встретила с великой радостью. Молодая, красивая, добрая, детишек любит. Вот с детишек, дорогой Август Адамович, все и началось. Своих детей молодоженам Господь давать не спешил, оттого, наверное, юная графиня и возилась с чужими. Собирала в усадьбе всю окрестную детвору, играла с ними в прятки. Поначалу, эта невинная забава всех умиляла. Странности начались спустя несколько месяцев. Детишки один за другим начали сначала хворать, а потом и помирать. Надо сказать, не все детишки, а только те, что играли с молодой хозяйкой в прятки и пятнашки. Вот как запятнает Агния ребятенка, как поймает, так и наваливается на того неведомая хворь. Вроде, ничего особенного. Дите делается бледным и квелым, играться не хочет, работать не может. А графиня за ним ухаживает, конфетки и пряники приносит, у постели часами сидит. Удивительная забота! Не находите, Август Адамович?»
Знавал Август таких, что любили малых деток. Далеко ходить не надо, она сама явится. Вот уже и явилась. Прознала, видать, про письмо, не утерпела. Август поежился от холода, натянул плед до самой маковки.
Албатсы была из тех демонов, что не брезгуют поживиться невинными детскими душами. Или он все-таки ошибается, возводит напраслину?
– Не ошибаешься, старик. – А голос звонкий, девичий. И коса скользит по плечу Августа, разве что не шипит по-змеиному. – Вот только радости мне от того никакой нет. Одни только муки.
– Опять мысли читаешь? – спросил он, стряхивая косу с плеча.
– Все твои мысли у тебя на лице написаны, старик.
Албасты встала напротив. Нет, не встала, а зависла в вершке над полом. Косы ее расплелись, рассыпались по плечам серебряной пряжей. Красота – глаз не оторвать! Или не от волос, а от костяного гребня, что неспешно скользит по ним, разбирая на тонкие пряди. Смотрел бы и смотрел…
– Не смотри. – Гребень замер на полпути. – Не смотри, а то остатки души потеряешь.
– Нечего терять, ведьма. – Он отвернулся. – Ни тебе, ни мне.
– Даже мне еще есть, что терять. – В голосе албасты послышалась грусть. – Есть, с чем бороться.
Это она сейчас о том, что страшило Августа в ней больше всего. О собственном проклятье. Такая, как она, родное дитя, плоть от плоти, пощадить не может. Что уж говорить о чужом? Сердце привычно заныло, Август поморщился, потер грудь. Неправ он! Неправ и несправедлив! Однажды албасты сдержалась, все сделала, чтобы остаться… Нет, не человеком! Нет в ней более ничего человеческого! Или что-то все-таки еще есть?
– Нет, – сказала, как отрезала. – Нет во мне больше ничего человеческого, старик. Придумываешь ты все. Дальше читай, интересно мне.
– С самого начала? – спросил он, расправляя письмо на столе.
– Не надо, начало я знаю.
Значит, и в самом деле читает мысли. Нежить, что с нее взять…
«Заботу о больных детках молодая графиня проявляла немалую, но вот беда: после очередного ее визита, заболевшему ребенку становилось все хуже и хуже. И месяца не проходило, как несчастный умирал. А графиня снова созывала детвору для игры в прятки. Здесь, Август Адамович, если позволите, мне хотелось бы поделиться с вами некоторыми своими рассуждениями. Не кажется ли вам, что графиня была носительницей некой заразной и смертельно опасной болезни, которую детский организм был не в состоянии побороть? Современная наука не отрицает подобный феномен. Оттого и эта череда странных смертей, которые местный люд за неимением разумного объяснения называл ничем иным, как проклятьем».