Агнию он нашел там, где и рассчитывал найти – в кабинете. Она сидела за огромным письменным столом, углубившись в чтение каких-то бумаг. Кабинет казался единственной по-настоящему жилой комнатой в этом полном уныния доме. Август заприметил даже букет каких-то неведомых цветов в хрустальной вазе. От цветов шел тяжелый горьковато-ладанный аромат, от которого у Августа тут же разболелась голова.
Сама же Агния была чудо как хороша! Прав был Свирид Петрович, когда заверял Августа в ее исключительном здравии. От недавней болезни не осталось и следа. Нет, пожалуй, о ней напоминала бледность. Но бледность эту запросто можно было списать на дань моде. И лихорадочный румянец мог быть вовсе не лихорадочным, а наведенным искусственно. И губы, слишком яркие, слишком сочные, на общем бледном фоне казались алыми, словно бы перепачканными в ягодном соке. Или крови…
Август отшатнулся в тот самый момент, как Агния подняла на него взгляд. Вот что не изменилось – ее глаза! Черные, как уголья, равнодушные. Если бы у албасты была сестра, Август бы поклялся, что это Агния. Дело за малым – за сплетающимися в живые косы волосами и саблезубой улыбке.
– Мастер Берг! – Агния улыбнулась. Зубы у нее оказались самые обычные – мелкие и белые. И уложенные в небрежную домашнюю прическу темные волосы не стремились ни к каким пугающим метаморфозам. – Я не слышала, как вы вошли! Чем обязана?
Она продолжала улыбаться Августу, но взгляд ее оставался настороженно-холодным.
– Да вот… – Он решил, что не станет стоять на пороге, как ничтожный проситель, поэтому вошел в кабинет и, не дожидаясь приглашения, уселся на неудобный стул с высокой резной спинкой. – Захотелось проведать своего протеже.
– Которого из них? – Черные глаза Агнии сузились, превратились в щели. Губы искривила недобрая улыбка. – Мне думалось, что все здешние дети – мои, а не ваши протеже, мастер Берг.
– Один все ж таки мой. – Август покачал головой. – Я говорю про Леонида. Леонида Ступина. Во время работы над башней мы сблизились с этим юношей.
– Сблизились настолько, что вы решили проведать его лишь спустя год?
– Мы вели переписку.
Это было вранье, но вряд ли Агния знает абсолютно все о жизни своих воспитанников.
– Если вы вели переписку, мастер Берг, то должны были знать, что Леонид покинул стены приюта. – Она смотрела на него одновременно снисходительно и насторожено.
– Когда? – Сердце екнуло и болезненно сжалось.
– Недавно, меньше месяца назад. Леонид отправился в Санкт-Петербург. Он мечтал и дальше учиться архитектуре, совершенствовать знания, полученные от вас. – В голосе Агнии звучала неприкрытая насмешка. – Вы не знали?
– Я знал, что Леонид собирается поступать в Институт гражданских инженеров. – Август кивнул. – Но, помимо этого, я знаю, что он не уехал бы из Горисветово, не попрощавшись со мной.
– А как он должен был с вами прощаться? – Агния больше не улыбалась, взгляд ее сделался цепким и злым. – Разве вы ответили хоть на одно из его писем? Разве подбодрили его, если не делом, то хотя бы добрым словом?
Она все знала. Знала, что мальчик ему писал. Знала, что письма его так и остались без ответа. Узнать это она могла лишь от самого Леонида. Значило ли это, что к ней Леонид был ближе, чем к нему? Август задумался. Это могло значить все что угодно. В конце концов, мальчик мог обидеться и потерять надежду. А к кому бежит обиженный ребенок? К матери! Или к той, кого хочет считать своей матерью. Тон последнего письма очень ясно об этом говорил. Не найдя понимания у учителя, Леонид попытался найти утешение у той, к которой испытывал искреннюю признательность.
– Каюсь, Агния Витольдовна! – Он опустил голову, потер глаза жестом смертельно уставшего человека. – Я виноват перед этим юношей.
– В чем же, Август Адамович? – Она подалась вперед. Сейчас лицо ее выражало искреннее удивление.
– Что вы знаете о пороках? – спросил он едва слышно.