Об Екатерине Медичи

– Невзирая на то, что вы сейчас их поддерживаете, – сказал Карло де Гонди, – мы не скроем, что их победа так же гибельна для вас, как их поражение!

– Я это знаю! – сказала королева. – Достаточно мне на чем-нибудь споткнуться, как Гизы сразу же этим воспользуются, чтобы разделаться со мной.

– Может ли племянница папы, мать четверых Валуа, королева Франции, вдова самого ярого преследователя гугенотов, католичка-итальянка, тетка Льва Десятого, может ли она становиться на сторону реформатов? – спросил Карло Гонди.

– А разве помогать Гизам не значит давать волю узурпаторам? – возразил Альберто. – Ведь в борьбе католиков с реформатами они видят средство захватить власть в свои руки. А поддерживать реформатов еще не значит отречься от престола.

– Подумайте только, ваше величество, ведь весь ваш род, который должен быть предан королю Франции, в настоящее время является слугою Испании! – сказал Киверни. – А завтра он будет на стороне Реформации, если только реформаты будут в силах сделать герцога флорентинского королем.

– Я готова некоторое время помогать гугенотам, – сказала Екатерина, – хотя бы ради того, чтобы отомстить за себя этому солдату, этому попу и этой шотландке.

И она показала своим взглядом итальянки на герцога, на кардинала и на этаж замка, где жили ее сын и Мария Стюарт.

– Эти трое на глазах у меня захватили власть, которой я так долго ждала и которая была в руках у этой старухи, – сказала она и кивнула головой в сторону Луары, указывая на Шенонсо, замок, который она получила от Дианы де Пуатье в обмен на Шомон.

– Ма[103], – сказала она по-итальянски, – по-видимому, эти женевские пасторы и не догадаются обратиться ко мне! Честное слово, я же не могу идти к ним сама. Ни один из вас не осмелился заговорить с ними.

Она топнула ногой.

– Я надеялась, что вы, может быть, встретите в Экуане горбуна, это человек с головой, – сказала она, обращаясь к Киверни.

– Он был там, ваше величество, но он не мог уговорить коннетабля стать его союзником. Господин де Монморанси мечтает свергнуть Гизов, из-за которых он сейчас в опале, но он не хочет потворствовать ереси.

– Которая истребит этих людей, мешающих королю управлять страной? Ей-богу, надо добиться, чтобы эти вельможи сами уничтожали друг друга, как этого добился Людовик Одиннадцатый, величайший из наших королей. В этом королевстве четыре или пять партий, и самая слабая из них – это партия моих детей.

– Реформаты борются за идею, – сказал Карло Гонди, – а партии, которые сокрушил Людовик Одиннадцатый, действовали во имя одной только выгоды.

– За выгодой всегда стоит какая-нибудь идея, – возразил Киверни. – В царствование Людовика Одиннадцатого этой идеей были ленные владения…

– Сделайте еретиков своим орудием, – сказал Альберто Гонди, – и вам не придется марать руки в крови.

– О боже! – вскричала королева. – Я не знаю ни какими силами располагают эти люди, ни каковы их планы, и у меня нет надежных путей, чтобы установить с ними связь. Если я сделаю какие-то шаги в этом направлении и меня выследят – то ли королева, которая стережет меня, как младенца в колыбели, то ли эти двое тюремщиков, которые никого не пропускают в замок, – меня подвергнут унизительному изгнанию: отправят во Флоренцию под конвоем, который возглавит кто-нибудь из самых неистовых приспешников Гизов! Благодарю вас, друзья мои. О, невестка моя, желаю тебе когда-нибудь стать пленницей у себя в доме; тогда ты узнаешь, какие страдания ты мне причиняла!

– Что касается самих планов, – вскричал Киверни, – то герцог и кардинал их знают! Но эти две лисы умеют молчать. Добейтесь, ваше величество, чтобы они вам их рассказали, и я сделаю для вас все, что смогу, – я договорюсь с принцем Конде.

– А каковы же те решения, которых им не удалось от вас скрыть? – спросила королева, указывая на обоих братьев.

– Господин де Вьельвилль и господин де Сент-Андре только что получили приказания, которые нам неизвестны; но, по-видимому, гофмаршал сосредоточивает свои отборные войска на левом берегу. Через несколько дней вас переведут в Амбуаз. Он уже приходил на эту террасу, чтобы осмотреть местоположение замка, и он находит, что Блуа не годится для его тайных замыслов.