Кардинал посмотрел с минуту на брата и покачал головой.
– Зачем ты сюда явился, Пардальян? – спросил герцог, видя, как на террасу взошел молодой дворянин, впоследствии прославившийся своей дуэлью с Ла Реноди, которая принесла смерть им обоим.
– Монсеньор, у ворот дожидается посланец от меховщика королевы. Он говорит, что ему надо передать ей горностаевый казакин.
– Ах да, это тот казакин, о котором она говорила вчера, – ответил кардинал, – королеве этот мех понадобится во время путешествия по Луаре.
– А каким же образом ему удалось пройти так, что остановили его только у ворот замка? – спросил герцог.
– Этого я не знаю, – ответил Пардальян.
– Я об этом спрошу его сам, когда он будет у королевы: пускай подождет утреннего приема в кордегардии. Пардальян, а что, он молодой?
– Да, монсеньор, он говорит, что он сын Лекамю.
– Лекамю – правоверный католик, – сказал кардинал, у которого, так же как и у гофмаршала, была память Цезаря. – Кюре церкви Сен-Пьеро-о-Беф доверяет ему, ибо он старшина квартала.
– Все равно, пускай его сын побеседует с капитаном шотландской дворцовой гвардии, – сказал герцог, сделав такое ударение на этом слове, которое не оставляло никаких сомнений в его смысле. – Но ведь Амбруаз сейчас в замке: он-то и скажет нам, действительно ли это сын того Лекамю, который сделал ему в свое время столько добра. Позовите сюда Амбруаза Паре.
Как раз в эту минуту королева Екатерина, гулявшая в одиночестве, пошла навстречу братьям Гизам, и те поспешили сами приблизиться к ней. Они умели быть очень почтительны с ней, но итальянке всегда казалось, что за этой почтительностью скрывается насмешка.
– Господа, – сказала она, – не будете ли вы добры сказать мне, что это сейчас готовится? Неужели вдова вашего покойного государя не заслужила в ваших глазах того уважения, которого заслуживают Вьельвилль, Бирага и Киверни.
– Государыня, – любезно ответил кардинал, – какими бы политиками мы ни были, как мужчины, мы не считаем себя вправе пугать дам разными лживыми слухами. Но сегодня утром нам предстоит совещаться по важным государственным делам. Надеюсь, вы простите моего брата за то, что он отдал распоряжения сугубо военного характера, которые никак не должны вас касаться: вопросы важные нам еще предстоит решать. Если вы сочтете это уместным, мы пойдем сейчас на утренний прием короля и королевы, время уже приближается.
– Что же случилось, господин гофмаршал? – спросила Екатерина, притворившись испуганной.
– Реформация, ваше величество, это не просто ересь, это партия, и она собирается выступить с оружием, чтобы отнять у вас короля.
Екатерина, кардинал, герцог и бывшие с ним вельможи, направляясь к лестнице, пошли по галерее. Там, выстроившись в два ряда, стояли придворные, не имевшие доступа в королевскую опочивальню.
Гонди, который внимательно следил за обоими Гизами, в то время как они разговаривали с Екатериной, шепнул потом королеве-матери на чистом тосканском наречии слова, ставшие позднее поговоркой: «Odiate et aspet-tate!» (Ненавидьте и ждите!)
Пардальян, который дал приказ офицеру гвардии, расставленной у дверей замка, пропустить посланца меховщика королевы, увидел, что Кристоф стоит у портала замка и восхищенно разглядывает фасад, построенный нашим добрым Людовиком XII, где тогда было больше, чем теперь, разных забавных скульптур, как, во всяком случае, можно предполагать на основании того, что от них осталось. Например, любознательным людям удается разглядеть женскую фигуру, вырезанную в капители одной из колонн портала. Женщина эта поднимает юбки, приоткрывая
То, что Брюнель Марфизу показала,
толстому монаху, присевшему на корточки в капители колонны, соответствующей другому цоколю этого портала, на котором стояла тогда статуя Людовика XII. Многие из окон этого фасада, украшенные скульптурами того же стиля, к сожалению теперь уже не сохранившимися, по-видимому, настолько заинтересовали Кристофа, что стрелки королевской гвардии стали отпускать по его адресу различные шутки.
ebooksa