— Что значит «каким образом?»…
И проходит битый час, пока я узнаю, что Лейбе Ицхок Беренпельц отчасти дайон, выбирается в третейские судьи, немного маклер, частью торговец, немножечко сват, а иногда и на посылках послужит.
И всеми этими, и перечисленными и забытыми, профессиями он зарабатывает, хотя с большим трудом, хлеб для всей семьи. В том числе и для снохи, потому что отец ее
Попытка вторая
еня вводят в лавчонку.
Несколько пачек спичек, несколько коробок папирос; иглы, булавки, шпильки, пуговицы; желтое и зеленое мыло; несколько кусков пахучего мыла домашней выделки; немного пряностей и еще кое-какие мелочи; в придачу, у стола лежит старая соха, — это уже предмет побочного заработка.
— Кто здесь живет? — спрашиваю я.
— Вы ведь видите, — отвечает мне еврейка, продолжая расчесывать волосы десятилетней девочке, которая между тем, увернувшись из-под гребенки, большими, удивленными глазами осматривает «гоя», говорящего по-еврейски!
— Положишь ты голову обратно? Бесстыжая! — кричит мать.
— Как зовут вашего мужа?
— Мойше!
— По фамилии?
— Чтоб одна только фамилия его вернулась домой! — озлобляется она вдруг. — Четыре часа, как пошел взять у соседки горшок!
— Перестань галдеть! — говорит синагогальный служка. — Отвечай, о чем тебя спрашивают.
Служки она боится. Он одновременно и синагогальный служка и солтыс — сборщик податей и притом еще пользуется влиянием у войта.
— Кто галдит? Когда? Что? О своем муже я уж тоже не имею права слова сказать?
— Как фамилия его? — спрашиваю я вторично.
Служка сам вспомнил и отвечает; «Юнгфрейде».
— Сколько у вас детей?
— Я очень прошу, реб корев, приходите после, когда мой муж будет дома. Это его дело. Достаточно того, что у меня на плечах лавка и весь дом, и шестеро детей-пострелов… Отстаньте хоть вы от меня!