В дороге он непрерывно молчал. Во время самого лютого голода просил одними глазами.
Туманной влажной весенней ночью попал он в большой город… Он был там каплей в море, но первую же ночь провел в полицейском участке… Он молчал, не спрашивал — за что? По выходе оттуда стал искать самой трудной работы, — и все молчал.
Он молчал, хотя найти работу было еще труднее, чем выполнить ее.
Обливаясь холодным потом, согнувшись под самой тяжелой ношей, с судорогами в пустом желудке — он молчал.
Он молчал, обрызганный чужою грязью, оплеванный незнакомым человеком, с ношей на спине прогоняемый с тротуаров на мостовую к лошадям, экипажам и трамваям, где ему поминутно угрожала смерть.
Он никогда не считал, сколько пудов он носит на себе за один грош, сколько раз он падал, зарабатывая копейку, сколько раз он умирал с голоду в ожидании уплаты. Он не проводил сравнения между своей и чужой долей — он все молчал.
Даже денег, заработанных собственным трудом, он никогда не требовал громко. Как нищий, становился он у дверей, и в глазах его светилась мольба голодной собаки. «Приходи потом», — и он исчезал тихо, как тень, чтобы потом еще тише молить об уплате.
Молчал он и тогда, когда урывали, сколько хотели, от его заработка или при уплате сбывали ему фальшивую монету. Он все молчал.
— Так это же действительно говорят обо мне! — успокаивает себя Бонце.
Глотнув воды, защитник продолжает
— Однажды в его жизни произошла перемена. По улице мчалась коляска на резиновых шинах; лошади понесли… Кучер уже давно лежал на мостовой с раздробленным черепом… С губ испуганных лошадей брызгала пена, из-под подков сыпались искры, глаза сверкали, как пылающие факелы в темную ночь — а в коляске, ни жив ни мертв, сидел человек.
И Бонце задержал лошадей.
Спасенный оказался щедрым человеком и не забыл благодеяния Бонце.
Он передал ему кнут убитого кучера, и Бонце стал кучером. Больше того — он женил его. Еще больше — он же его и ребенком наградил.
А Бонце все молчал.
— Обо мне говорят, обо мне, — окончательно убеждается Бонце, но все же не осмеливается взглянуть на судей.
И он продолжает слушать речь защитника:
— Он молчал и тогда, когда его благодетель обанкротился и не уплатил ему жалованья.
Молчал тогда, когда жена ушла от него, бросив грудного ребенка…
Молчал и пятнадцать лет спустя, когда ребенок вырос и достаточно окреп, чтобы выгнать его, Бонце, из дому.
ebooksa