Ибо, если всякая пляска ребе, даже самая будничная, когда он, бывало, пустится вприсядку по комнате, заключала в себе шестидесятую долю райской радости, то тогдашняя наверное равнялась трети, а может быть — целой половине!
Музыканты играли тогда «веселую». Народ разорялся по всем углам, как обыкновенно бывает на свадьбах. Иные танцуют в сторонке, взявшись за руки по двое, по трое; другие ведут хоровод; некоторые пьют, поют — столпотворение, какое бывает на свадьбах.
И вдруг ребе, царство ему небесное, встал, вышел на средину и… остановился. Пальцем он подал знак музыкантам, и они перестали играть.
Ребе стоял посредине комнаты, лицо его пламенело святым огнем, глаза светились, как звезды, атласный кафтан блестел и сверкал, меховая шапка переливалась тысячами серебристых лучей, — дух захватывало, в глазах мутнело…
Воцарилась тишина, все глаза направились к ребе и прильнули к его фигуре. Дыханье остановилось у всех — слышно было тиканье часов в седьмой комнате, и в этой сладостной тишине ребе затянул свою тихую песню.
Насредине он оборвал напев и стал издавать какие-то особенные, отрывистые звуки — и все поняли, что означают эти отрывистые звуки! То были добрые вести, которые он рассылал по миру, вести, что свадьба Фейгеле совершится в добрый и счастливый час… И мне казалось, что я вижу, как снежно-белые голуби вылетают из уст ребе. Потом ребе, да продлит Бог дни его, и сам признался, что эти звуки были посланцами всему миру — всему живому, всем деревьям и травам, всем пустыням, лесам, морям и рекам, небу и земле, аду и раю, всем праотцам, всем обитателям небес — посланием и приглашением на свадьбу…
И когда все почувствовали, что жара в комнатах вдруг усилилась во много раз, а он, царство ему небесное, увидел, что званные пришли, — он снова затянул свой сладостный напев, и стал петь его словами, святыми словами! И тут же он пустился в пляс, и все глаза опустились долу и впились в его святые ноги… Счастливы воистину глаза, видевшие это!
Все знают, что, когда, после кончины нашего святого учителя, с его зятем, мужем Фейгеле, случилось то, чему не должно было быть места, и я остался, как овца без пастыря, я объехал все общины еврейские и искал… Но то, чего я хотел, к чему тянуло меня, я нигде не нашел! Я многое видел, и великое, и страшное — волосы дыбом становились, но радости я больше нигде не видал! Горе, грусть, разбитые сердца… А если где и встретишь радость, то это лишь намек на радость, радость за столом — пока вино на столе. До цельности напевов после смерти немировского ребе никто не дошел… Так себе, бурчат… А о танцах и говорить нечего!..
Не поется — голоса одеревенелые; не пляшется — ноги не хотят оторваться от земли; руки неповоротливы, ленивое тело — холодное, замерзшее… А когда уже поют и танцуют — раз в году в Праздник Торы — то это как-то не вяжется; слова в одну сторону, мелодия — в другую, а ноги двигаются сами по себе; нет согласия между ними; трое незнакомцев случайно встретились, и врозь шагают по комнате взад и вперед…
Вместе с немировским ребе умерло веселье, душа плясок, песен, напевов. Только ему одному известно было, какие жесты полагаются при одном напеве, какие при другом, какая мелодия подходит к одним словам, какая к другим.
Но вернемся к нашему рассказу…
Ребе стоит посредине комнаты, поет, танцует, мы стоим кругом рядами, слышим мелодии, видим танцы; все, кругом стали петь и танцевать. Даже музыканты, и те побросали свои инструменты — и их рвануло к нам — и принялись петь и танцевать, а я удостоился даже танцевать лицом к лицу с ребе. И вдруг я вижу, что жених, один из всех, молчит, не поет и не танцует.
— Ребе, — крикнул я не своим голосом, — даже музыканты поют и танцуют, а он молчит.
И ребе, приплясывая, приблизился ко мне и сказал:
— Не бойся, верь в судьбу Фейгеле…
А затем уже, когда мы сидели за столом, он шепнул мне на ухо:
— Ты сейчас услышишь, как он будет читать слово Божие согласно моему напеву…
И действительно…
Речи, которую произнес жених, я не помню; вы ведь знаете, что я не из великих ученых, и не все было доступно моему уму, притом он говорил на чистом литовском наречии и так быстро, что чудилось, будто огненные колеса вертятся перед глазами…
Но разработка вопроса была очень глубокая — глубочайшая тема…
ebooksa