На ее звонок пришла горничная крадущимися, неслышными шагами, очень довольная, что барыня уезжает с чужим барином, и стала застегивать платье на ее спине, улыбаясь своим мыслям. Елена же приоткрыла чуть-чуть дверь в гостиную и сказала громко:
-- Вам еще не надоело ждать, Константин Сергеевич?
-- Нет, нисколько, -- ответил он, вставая; голос его издали показался ей незнакомым, некрасивым. -- Забудьте о том, что я жду вас.
-- Давайте разговаривать, -- смеясь произнесла она... -- через дверь.
-- Давайте, -- весело ответил он, делая усилие разглядеть ее в черную скважинку.
-- Вы верите в Бога?
-- Вот что вам интересно?.. В Бога? -- переспросил он. -- Пожалуй, верю, -- подумав, сказал он.
-- И живете по заповедям?
-- Кажется, что так, -- рассмеялся он... -- Впрочем, не все исполняю свято.
"Как он далек от моей души", -- вдруг в порыве тоски подумала она и, помимо своей воли, сказала откровенно:
-- А я не верю ни в Бога, ни в заповеди.
-- Серьезно?
-- Серьезно...
"Зачем она об этом? -- спросил себя Глинский. -- Ах, понял... вероятно, намек, -- какой же я недогадливый".
-- Если правду сказать, -- с поспешностью выговорил он, -- то я тоже ни во что не верю... абсолютно.
-- Все же я думаю, -- как бы дразня его, сказала Елена, -- что вы хотя и не верите ни во что, однако дурного не сделаете.
"Кажется, ей нужен мой ответ, что я способен сделать дурное", -- подумал Глинский и сейчас же проговорил с жаром:
-- Нет, сделаю, Елена Сергеевна... Что захочу, то и сделаю.
-- Например, влюбите в себя женщину, -- но этого уже никто и дурным не считает.
-- Нет, я способен на все, Елена Сергеевна, уверяю вас.