Твоя тень

Кейли сначала списывала недомогания отца на возраст, ведь время не щадило даже кантри-звезд первой величины. Но затем сообразила: последствия бурной молодости дают о себе знать. Годы кутежа, беспробудного пьянства и бесчисленных потасовок не прошли даром: у бедняги болело буквально все.

Бишоп Таун признавал только дешевые джинсы и черные рубашки. Живот у него был таким огромным, что пряжка – к слову сказать, не маленьких размеров – едва лишь из-под него проблескивала.

– Он все еще там? На обочине? – спросила Кейли и выглянула в окно, но никого, кроме Дартура Моргена за рулем джипа, не приметила. Телохранитель напряженно всматривался в даль, готовый в любой момент исполнить свой служебный долг.

– Да про кого ты говоришь? – проворчал Бишоп.

– Про Эдвина! Про кого же еще!

– Мы никого не видели, – просипел он в ответ, а Шери, подтверждая слова мужа, покачала головой.

Первым, кого Кейли увидела сегодняшним утром, был Эдвин. Чертов Эдвин! А точнее, она заметила его яркую машину.

«Чертов Эдвин и его чертова тачка, красная и большущая!» – выглянув из окна спальни на втором этаже, в сердцах выругалась девушка. Видеть что Эдвина, что его красный автомобиль было для нее одинаково невыносимо.

Особняк Кейли располагался по дороге к горам национальных парков Йосемити и Сьерра – в том месте, где природа долины особенно радовала глаз. За двухполосным шоссе, пробегавшим мимо дома, раскинулся дендропарк с туристической зоной, куда местные приезжали отдохнуть и позаниматься спортом, благо рощи деревьев, садовые террасы, крутые холмы и бесчисленные тропки к тому располагали. Парковка на автостоянке у дендропарка была не ограниченной по времени – чем Эдвин, самый преданный поклонник, и злоупотреблял.

– Значит, уже уехал. Он тут сидел и пялился на окна, – произнесла Кейли, зажмурилась и поежилась.

– Господи боже мой! – выдохнула Шери. – Только этого еще не хватало!

– Ну, хватит себя накручивать! Теперь-то никого не видать! – прохрипел Бишоп и заметил на журнальном столике рядом со стаканом чая со льдом смятые бумажные платочки и телефон: Кейли обзванивала родных и друзей Бобби и выражала соболезнования.

– Эй, Кей-Ти, мне жаль, что все так вышло с Бобби, – сказал Бишоп. – Очень жаль…

– Ужасная смерть! – подхватила Шери. – Представляю, каково тебе сейчас! А родным Бобби? Кошмар!

Кейли сходила на кухню и принесла отцу молока, а себе и Шери – чая со льдом.

– Спасибо, милая, – вежливо поблагодарила мачеха, а Бишоп в знак признательности молча поднял стакан.

– Пап, – быстро произнесла Кейли, избегая его взгляда. – Я хотела бы отменить концерт.

Кажется, в это мгновение Кейли проще было бы взглянуть в глаза убийцы Бобби, чем в глаза отца.

– Ты собираешься отменить концерт? – пророкотал Бишоп откуда-то из глубин огромного живота. Сложно было представить, что этот низкий утробный рык, сейчас не передававший даже толику человеческих эмоций, когда-то переливался тончайшими оттенками тембра. Ведя разгульный образ жизни, Таун не только посадил себе печень и расшатал суставы: пришлось пожертвовать и самым главным – голосом.

– Да, всерьез подумываю об этом.