Это какая-то нездоровая болезнь. Отрава, которая не выводится из моей крови. Наваждение. Проклятие. Настолько сильные чувства к нему, что пугают меня до чертиков. Он — моё дыхание. Моя жизнь. Он всё для меня. Весь мир и вся моя боль…
— Ян, пациму ты плацис? Тебе бойно? Де боит? Паказись? — Тим встаёт на коленки рядом со мной и волнительно рассматривает меня, особенно мой живот. Он знает, что там растёт малыш. Уже знает…
— Вот здесь, родной, — беру его ручонку и прикладываю ладошкой к солнечному сплетению. — Здесь находится наша душа. Она болит.
— Пациму? Скуцяись по папе?
— Скучаю, милый. Очень сильно скучаю, — начинаю рыдать, закусывая зубами скомканный верх от пижамы.
— Када он плиедет, Ян? Я този скуцяю. У меня този здесь боит, — касается пальчиком того же места, где у меня находится его ладонь. Мой маленький повторюха.
— Как только дядя доктор вылечит его голову, — ляпнув первую пришедшую мысль, обнимаю Тима и крепко прижимаю к себе. — Только ты не переживай. Он всё равно нас очень любит.
— Осень-плиосень?
— Очень-приочень. Справится со своими проблемами и скоро вернётся.
Говорят, если во что-то сильно верить, оно обязательно сбудется. Беременным Бог не отказывает. Я верю, что он соскучиться по нам и вспомнит, как сильно нас любил…
Евгений
В спальне неделю как пусто.
Сегодня впервые смог подняться на второй этаж после аварии. Нога всё ещё болит, но я отчаянно пытаюсь вспомнить хоть что-то ещё. Ищу любые зацепки, детали, которые смогут спровоцировать хоть какой-то очередной проблеск в памяти. Чувствую себя полуинвалидом. С этим, конечно, можно жить, но как смириться с тем, что ты потерял какую-то часть себя? Важную часть. Всё остальное, что помню, не приносит облегчения. Я опустел. Настолько морально опустел, что у меня уже закончились нервы, эмоции, слова. Мне просто стало плевать. На всё и на всех, кроме сына, родных и этой маленькой дряни, которую не могу вырвать из головы.
Блять! Как же мне её не хватает...
Она просто взяла и ушла. Унесла с собой сына. А я не смог ей противиться. Не смог. Потому что с родной тёткой ему будет лучше, чем с гувернанткой. А у меня на носу несколько командировок в Европу. Снова.
Устал…
Подхожу к кровати, притягиваю подушку к лицу. Насквозь пропитана её запахом.
Я скоро начну ненавидеть персики. Вдыхаю этот сладкий дурман и схожу с ума. С глухим рычанием швыряю подушку подальше от себя. Следом срываю с матраса постельное бельё.
Всё пропахло её телом. Всё! Даже воздух в этой комнате. Она не забрала самого главного — мыслей о ней.
— Аааа!!! Сууукаа!!! — взревев от ярости, переворачиваю прикроватную тумбочку с настольной лампой. Стекло вдребезги. Душа тоже. Внутри жжёт, словно наглотался кислоты. Хочется разодрать грудь и вырвать оттуда гнетущее чувство. Вырвать, на хрен, с корнями, чтобы не думать о ней.