— Потому, — устало выдыхая, разжимаю пальцы, позволяю ей отпрянуть от меня. — Сама подумай, как это ощущается, — забираю у неё прижатые к груди боксеры. — Сына позови. Я хочу с ним познакомиться. Через полчаса мне нужно будет уехать.
— У тебя постельный режим, — напоминает, бегая теперь уже взволнованным взглядом по моему лицу.
— Это роскошь, которую в данный момент я не могу себе позволить. Иди, Яна. Принеси мне, пожалуйста, белую рубашку и тёмно-серый костюм.
Яна.
Руки дрожат так, будто бы я не костюмы на вешалках перебираю, а оголенные провода трогаю, обжигаясь об них. В горле невыносимо давит ком. Сердце вот-вот проломит грудную клетку и выпрыгнет из груди, где всё болит и ноет, словно на ней станцевали лезгинку.
Боже, как мне всё это пережить? Как?
Вроде бы умом понимаю, что в большинстве случаев он прав, даже сейчас, но сердце не желает мириться с тем, что я только что наблюдала собственными глазами.
А что я, собственно, наблюдала? То, как он мылся, не реагируя на манипуляции сиделки? Я же сама от него сбежала. Позволила ему принять решение в пользу медсестры, которая сегодня невинно обернулась полотенцем, а завтра…
А завтра она залезет к нему в душевую в обнаженном виде, так как знает, что её пациент многого не помнит из прошлого, более того, он почти вдовец, если не случится чудо, и жена его не выкарабкается из тьмы на свет божий…
Господи, Яна, хватит!
Дура! Какая же я дура!
Сколько раз себе говорила — не нужно себя накручивать. Но почему-то моей фантазии на это наплевать. Она умеет сбить с толку в самый неподходящий момент. Рисует такие откровенные картины, от которых голова кругом идёт и сердце трещит по швам, кровью обливаясь.
Не зря говорят — у страха глаза велики. А глаза ревнивой, влюблённой дурочки — сверхвелики! Я ужасно боюсь его потерять. Как подумаю об этом, так внутри всё в тугие и болезненные узлы сжимается. Размышляю о плохом, вместо того, чтобы хоть как-то настроиться на лучшее…
«Возьми себя в руки», — уговариваю сама себя. — «Хотя бы на время успокойся!»
Здесь, в его доме, не смогу этого сделать. Как бы я ни старалась — ничего не выйдет. Всё напоминает о нём, о нашем прошлом, о сегодняшней ночи на кухне и в кабинете...
Выхватив первый попавшийся серый костюм, перекидываю его через руку. За ним рубашку, галстук, ремень. Второй подцепляю парфюм с туфлями и выхожу из тесного пространства, которое постоянно наполнено его запахом. Здесь им пропитан каждый уголок, каждая его вещь. Не возможно дышать, не забив им лёгкие до отказа.
Отдам ему одежду и уеду в студию, как и планировала вчера. Надоело сидеть дома. Надоело накручивать себя и ждать перемен.
Поспешив покинуть спальню, спускаюсь на первый этаж.
Нужно найти Тима и подготовить к новым событиям. С Женей он привык резвиться, а отцу сейчас нельзя. Ему нужен покой. Никаких резких движений и силовых нагрузок до того времени, пока врач не разрешит.
А если Женя не воспримет его как родного? Он ведь сына не помнит, как и меня, а Тиму сейчас, как никогда, нужна мужская поддержка. И Женя её оказывал сполна, пока не угодил в автокатастрофу. Как объяснить мальчику, что он для гонщика сейчас чужой? Господи, как?
ebooksa