Мысленно поблагодарив ее за столь простой и толковый вопрос, Даугис так же просто и толково пересказал дневное происшествие. Потом он предложил проводить Илону Сатыню до порога, но она вышла из машины, не забыв сказать спасибо, однако он не уехал, светил ей фарами, и она шла по белой дорожке, снежинки сверкали, как звездочки.
Даже не спросил, не нужна ли какая помощь, разворачиваясь, подумал председатель. Завтра, может, не стоит, а послезавтра обязательно наведаюсь…
Снег у входа был расчищен, перед дверью настелена хвоя — ноги вытирать. Вместе с Илоной в дом вошла собака, у ног терлась кошка.
Мать ждала ее — стояла в прихожей в выходном своем платье, в новом переднике, извлеченном из шкафа, на нем еще отчетливо проглядывали складочки. С испугом смотрела она на Илону сквозь очки в белой металлической оправе. Одна дужка у очков была отломана, ее заменяла коричневая нитка, потешно свисавшая до самых плеч. Мать собиралась что-то сказать, но одумалась, сообразив, что дочери уже все известно.
Илона молча сняла пальто, сапоги, мать точно так же молча наблюдала за ней.
— Ужинать будешь? — спросила мать. Раньше никогда не спрашивала, просто говорила: «Садись, пока не остыло».
— Нет, — ответила дочь, и мать не стала ее уговаривать.
Илона прошла к себе, закрылась, мать постояла под дверью, послушала, повздыхала, вернулась на кухню.
«Да что ты с ним цацкаешься, давно бы развелась. Живешь, как с хомутом на шее! Зачахнешь, увянешь, как клубень в подполье. Ты человек самостоятельный, сама себя кормишь, одеваешь, — чего он тебе? Жизнь одна, а дни текут, что песчинки промеж пальцев».
Почему из тысячи тысяч слов, слышанных за последние дни, ей вспомнились именно эти? Не потому ли, что они звучали спасительным колокольным звоном для заплутавшего в пургу путника? Ну, а теперь-то чего разгуделся колокол? Себя успокоить хочет: вот, мол, все само собой уладилось. Да так хорошо, что лучше не придумаешь!
Илона засветила настольную лампу, свернулась калачиком на диване, укрыв ноги материнским платком. В комнате чистота и порядок, каждая вещь на своем месте — сразу видно, мать постаралась. Только сейчас Илона была не в состоянии оценить заботу, взгляд скользил от предмета к предмету и не видел их, потом и вовсе померк. Илона почувствовала, как на глаза навертываются слезы, текут по щекам, и нет сил их сдерживать.
Кого тебе жаль — кого уже нет, самое себя, неудавшуюся жизнь или и то, и другое, и третье? О чем ты плачешь?
Туман рассеялся, и она увидела, услышала то, что не раз видела и слышала в этой комнате.
— Не пойму тебя… Сама-то ты знаешь, чего хочешь? Сыта, обута, одета, живешь в тепле. Хоть завтра уходи с работы, живи барыней дома. А все ноешь и ноешь. В чем дело?
Он стоит посреди комнаты — изволил домой заявиться, — стоит, широко расставив ноги, головой чуть ли в потолок не упираясь, глаза красные от вина и угарных ночей.
— Ну да, не пришел вовремя, так, по-твоему, меня убыло, что ли? Могу позволить себе погулять, зарабатываю побольше иного министра. На вот, получай!
Выхватив из кармана пачку денег, броско швырнул на стол. В беспорядке разлетелись красные десятирублевки.
Чего я хочу? Господи, да чего я могу хотеть! Разве что петушка на палочке, какие на базаре продаются. Еще, может, белого голубка. Больше ничего! Ничего.
Илона погасила свет: тихо, темно и… Пусто. Едва уловимый запах солярки и смазочных масел. Муж переодевался в прихожей или на кухне, потом тщательно мылся, однако ничто не могло вытравить этот запах.
И опять видения…
ebooksa