Все случилось летом

22
18
20
22
24
26
28
30

— Как дела, Каспар?

Каспар вертел в руках засаленную кепку. Всякий раз, разговаривая с инженером Циритом, он терялся: слишком высоко ценил этого человека, чтобы говорить с ним как равный с равным.

— Ничего. Не жалуюсь.

— Я не о работе спрашиваю. Ты знаешь о чем.

— Каждый день три часа. Но бывают и пропуски… Случится ремонт покрупнее, по нескольку дней домой не возвращаемся.

— Это никуда не годится. Всегда легче пропустить, чем не пропустить. Но ты ведь легкой жизни не ищешь. А нельзя ли книжки брать с собой? Ты не бойся, что какой-нибудь глупец посмеется. В конце концов последним посмеешься ты. А если что неясно — заходи. Не стесняйся. Ну-ну, знаю тебя, не оправдывайся. А как Рейнисом — доволен? Хороший помощник?

— Лучше быть не может.

— Вот как! Мне он тоже показался толковым, не из этих шалтай-болтай…

Очутившись во дворе, Каспар зажмурился от яркого света. Какой прекрасный человек инженер Цирит. Так мало нужно слов, чтобы заставить человека поверить в свои силы, встряхнуть его, ободрить. И с чего бы ему с тобой возиться, Каспар? На этот счет не было приказа, ни одно собрание не принимало такого решения. Демобилизовавшись, пришел ты сюда в серой солдатской шинели с вещевым мешком за плечами, и по привычке тебе хотелось приветствовать, беря под козырек, хотя на месте погон остались только темные, не успевшие выгореть полоски.

— Значит, мы вернулись, солдат? — сказал Цирит, когда Каспар пришел к нему из отдела кадров. — Ну, посмотрим, что там из тебя скроили. Нет, нет, бумаги можешь не показывать, мне они не нужны. Приступай к работе, покажи, на что способен, тогда станет ясно — дружить нам с тобой или ссориться. Так-то, солдат!

Через неделю Цирит сказал:

— Работаешь ты неплохо, но можно и лучше. Но для этого ты должен измениться. Стать повесомее. Понимаешь? Не понимаешь? Хорошо, объясню. Только, чур, не сердиться, солдат, вредно для здоровья…

С тех пор Каспар взялся за учебу.

Очередь возле палатки поредела, женщины, разложив но сумкам и сеткам белые батоны, разошлись. В машину только что погрузили ящик с хлебом для лесорубов, и Рейнис закрывал на ключ дверцу будки, чтобы она дорогой не отворилась. Он был что-то не в духе и, хмуро глянув на Каспара, молча сел в кабину. Но Каспар, занятый своими мыслями, не обратил на это внимания. Сияло солнце, и какую-то частичку его Каспар нес в себе, а потому весь мир был ясным, без морщинки.

Грузовик свернул в сторону. Каспар решил сделать небольшой крюк. Они, правда, потеряют минут десять, зато тут можно столько выиграть! Там был дом шофера Бернсона, там жила Юстина. Может, она окажется во дворе или в саду, может, будет стоять на пороге, и тогда, притормозив машину, он махнет ей рукой: не забудьте, вечером у эстрады. Рейнис будто разгадал мысли Каспара, повеселел.

Дом Бернсона, с чердачным этажом, крепкий, должно быть, рубленный из бревен, а потом обложенный белым кирпичом. Участок окружали здоровенные столбы с колючей проволокой, видно, собранной в старых окопах после войны. За забором стеной тянулись приземистые вишни, сплошь усыпанные крупными спелыми ягодами. За домом виднелась хозяйственная постройка с небольшим загоном, в котором, как утесы, громоздились две свиньи, а вокруг них хрюкали поросята. Дальше тянулись ряды яблонь, а между ними капустные и картофельные грядки. Здесь все было на совесть, добротно: постройки прочны, свиньи тучны, двор выметен, огород выполот, ветви деревьев гнутся от тяжести плодов.

Только Юстины нигде не видно, и дом казался вымершим. Каспар включил третью скорость, чтобы поскорей проскочить это место.

— Нет ее? — спросил Рейнис и тут же добавил: — Эту публику теперь ищи на берегу. Небось нежится на солнышке. Так что напрасно вытягиваешь шею.

Каспар нахмурился. Теперь уже день не казался таким прекрасным. Сенокос, конечно, славная пора, только солнце чересчур печет, — так, пожалуй, и сады выгорят, от хлебов ничего не останется. Эх, нужен дождь! Хороший дождь! Дышать нечем, и от пыли нет спасения. И что сегодня с Рейнисом — такой задиристый. Прибавить газу, что ли, а то раньше полудня до лесосеки не доберемся.

— Мог бы ты своей совестью из-за булки поступиться? — ни с того ни с сего спросил Рейнис.