Обитель

Потом снова стоял у двери, сжимал в кулаке ключ и не решался открыть замок. Одеяло и веревку на пол положил, сходил за валенками – эта девочка была побольше, ее до озера не донесешь, особенно свернутую. Сама должна была пойти.

Наконец собрался, замок отпер.

Мишка зажмурилась, чтобы глаза побыстрее привыкли к свету. Дверь открыл мужик, игумен, кажется, тот самый, который разговаривал с Евой.

– А девочка где? – спросила Мишка. – Тут девочка была… Я слышала…

Игумен посмотрел на нее как-то странно. Нагнулся, поднял большое шерстяное одеяло.

– Вот, – сказал. – Надень валенки, а потом я тебя в одеяло закутаю. Нам с тобой на улицу надо.

– Девочка где? – Мишка решила похныкать. Потерла глаз кулаком, думая о том, что игумен, кажется, не до конца в себе. Он протягивал ей валенки, не видя, что ли, ее ботинки.

– Ты давай, – игумен будто ее не слышал, – надевай валенки.

Валенки Мишка надела, надела прямо поверх ботинок, но ныть не перестала. Игумен замотал ее в одеяло, потом потянулся за веревкой.

– Девочка куда ушла? – Мишка повысила голос. Быть связанной ей совсем не хотелось.

– К ангелам ушла, – игумен сказал это совсем тихо. – На небеса улетела.

Вместо того чтобы вырваться, закричать, ударить этого мужика, Мишка закрыла глаза. Чувствовать перестала – позволила себя связать, даже на улицу вывести. Надо было помолиться, развязаться и бежать куда-то, искать еще, может быть, они маленькую Еву не до конца убили. Ведь всего час где-то назад жива была, рядом сидела. Мишка попыталась растянуть веревку, но игумен ее приобнял, затянул узел сильнее. Только ноги по чуть-чуть переставлялись – остальное тело он спеленал крепко. Мишка с трудом набрала в легкие воздуха, хотела закричать, но игумен заметил, зажал рот рукой в толстой варежке. Впрочем, кому тут было кричать.

Мишка вцепилась в варежку зубами, попыталась оторвать игумену пальцы, но варежка была твердая, не поддалась. А игумен все толкал ее вперед, по заснеженной тропке вниз, к озеру. Мишка перестала шагать, повалилась на снег. Игумен потащил ее так, кулем, за веревку. В рот тут же набился снег, валенки, слишком большие, еле держались на ногах. Мишка снова попыталась закричать, сплюнула снег и почти сразу загребла ртом еще.

Игумен вдруг остановился, стал ее поднимать. Видимо, понял, что по мосткам ее так не протащишь. Мишка позволила себя поднять и даже почти до края довести. И только тут, когда игумен нагнулся, чтобы поднять какую-то железную большую палку, наверняка вес для будущей утопленницы, она дернулась вперед, толкнула его с мостков. Очень боялась не рассчитать, сорваться самой. И то упала на самый край досок. А игумен полетел в воду. Вскрикнул, скрылся с головой.

Мишка наконец ожила, быстро задвигала плечами, высвобождаясь. Веревку игумен, к счастью, выпустил – иначе утащил бы Мишку с собой. Она понимала, что в воде и без веса, просто завернутая в одеяло, пошла бы на дно.

Игумен вынырнул, попытался схватиться за деревяшку у самого Мишкиного лица. Она ударила его лбом по пальцам, задвигалась быстрее. Когда рука игумена возникла снова, Мишка уже почти высвободилась. Перекатилась по мосткам, почувствовала, как ослабли веревки.

Выбралась она, когда игумен уже почти вылез на мостки. Мишка не думала. Подхватила железяку с досок, ткнула игумена в грудь, и тот полетел в воду, снова исчез, захлебнувшись криком. А Мишка подхватила одеяло и побежала вверх по мосткам. Нужно было как можно скорее отсюда выбираться.

И валенки, и одеяло мешали бежать, задерживали, но Мишка их не бросила. Понимала, что если придется ночевать на улице, да даже если только прятаться, то замерзнешь насмерть. Одеяло на ходу стала сворачивать удобнее, сложила пополам, накинула на плечи вроде длинного плаща.

Вдруг со стороны раздался крик – кто-то звал на помощь. Игумен, наверное, вылез все-таки на мостки и теперь корчился от холода. Мишка свернула с тропинки на другую, прокатанную, ведущую в ту сторону, с которой они со старухой приехали. Где-то там, Мишка помнила, была сначала лесная дорога, а потом шоссе. Машин вечером там было немного, но все же не пусто. Оставалось надеяться, что и ночью хотя бы одна проедет.

Ноги вязли в снегу, и Мишка, стиснув зубы, стараясь не обращать внимание на снег, попадающий в валенки, бежала, а скорее быстро шла вперед. Вдруг снег под ногами провалился, и она сорвалась вниз, пролетела недолго и ткнулась во что-то холодное и жесткое. Ощупала пальцами и сжала губы, чтобы не закричать. Перекрестилась, жалея, что нет фонарика и нет возможности узнать, что за труп ей в снегу попался. Уж точно не Евин – под Мишкой был кто-то большой, тяжелый. Она перекрестилась еще раз, пробормотала: