Обитель

Ева послушно отошла. Когда она вернулась к двери, темнота переместилась к другому косяку.

– Заходи, – сказала матушка. – Согрейся.

Когда огонек мигнул и пропал наверху, Варвара уже гребла обратно. Руки за время стоянки успели закоченеть, и теперь приходилось сжимать весла еще крепче, чем раньше. Она морщилась, смотрела угрюмо перед собой, но ход не сбавляла. Поскорее уже хотелось оказаться в своем доме со своими детьми.

Еву матушка уложила с другими детьми, под толстым вонючим одеялом. Здесь было влажно и душно, совсем рядом горела дверца, и Ева очень боялась, что ночью та упадет на нее, голову прижарит. Зато здесь, у печки, матушку было видно лучше.

Сначала Ева разглядела еще больше тряпок – матушка будто вся из них состояла, высовывала наружу только быстрые длинные руки. Лицо ее скрывалось в черном тряпичном колодце, и его Еве удалось рассмотреть только в тот момент, когда матушка нагнулась, чтобы поцеловать ее на ночь. На лице этом был рот – прорезь без губ, в которой блеснули несколько острых, коричневых от гнили зубов. Был и нос, длинный, изогнутый, слегка вздернутый. Были морщины. Они тянулись от подбородка вверх, и там, где у матушки должны были быть глаза, морщины сплетались в черные пористые проруби. Ева хотела закричать, но матушка зажала быстрой рукой ей рот. Холодная ладонь пахла землей и чем-то сладким, тяжелым.

– Т-с-с-с, – прошипела матушка. – Братьев, сестер разбудишь.

Она еще сильнее нависла над Евой, дыхнула гнилым. Ева задергалась, думая, что заснула еще в лодке и теперь видит кошмар про Ягу, но матушка вдруг ударила ее в живот свободной рукой и еще сильнее сжала рот, ухватила за нос двумя пальцами. Ева почувствовала, как лопается в легких воздух – сразу закружилась голова, заболела, а руки-ноги задергались еще сильнее.

– Т-с-с-с, – еще раз прошипела матушка и вдруг отпустила Евино лицо. По щекам у Евы текли слезы. Она стала быстро хватать ртом воздух, закашлялась, и холодная ладонь сразу снова возникла из темноты, полоснула тканью по щеке.

– Спи, – матушка еще погрозила Еве пальцем, а потом отпустила ее и исчезла. Из противоположного угла, оттуда, где Ева видела разные тряпки, раздалось шуршание и кряхтение. Матушка укладывалась ко сну. Ева зажмурилась и стала беззвучно бормотать молитву:

Господь миелосердный, Иисус Христос, скажи моему мужу Адриану, где я, чтобы пришел за мной и забрал меня. Береги мужа моего Адриана, береги сестру мою Софью и меня, рабу Твою Еву…

Глава седьмая

Мишка сидела на полу в ванной и грела ноги. Разговор с соседкой пришлось закончить, потому что необходимо было созвониться с дядей, но Мишка медлила. Крестик с шеи она уже сняла и перевесила на запястье. Теперь разглядывала его, щурилась, пытаясь понять: потускнел крестик за время, проведенное в монастыре и лесу, или это ее зрение стало хуже. Скорее, казалось, второе – вся комната немного плыла перед глазами, запотевшее зеркало все время норовило упасть со стены.

Господи, спаси и сохрани сестру Твою Мириам.

Мишка все-таки снова взяла телефон, набрала нужный номер.

Дядя ответил сразу.

– Мишка?! – крикнул он в трубку.

– Это я, – сказала она. – Я в порядке.

– Что у тебя случилось? – спросил дядя. – Мы распереживались! Вера поехала к тебе, ты знаешь?

– Знаю, – сказала Мишка.

– Объясни, что произошло. – Дядя заговорил тише. – Ты в опасности?