Тамада

22
18
20
22
24
26
28
30

Не впервые слышала об этом Жамилят. Во время войны и оккупации коллективное хозяйство было разорено дотла, село разграблено. С тех пор прошло восемь с лишним лет, но колхоз не стал на ноги.

— Думаю, все образуется, Аминат. Скоро. Очень скоро.

— Э кыз, твоими бы устами да мед пить!

5

Салман давно куда-то скрылся. А Аслижан все стояла во дворе фермы. Обида душила ее. Нелегка вдовья долюшка — всяк, кто в брюках, обидеть горазд. Кабы муж был жив!.. Разве стояла бы она сейчас, глотая слезы. То-то и оно... Высоко подняв голову ходила бы. Но он не вернулся, ее Мурад, с войны, как и десятки других мужчин из аула. Равная у нее судьба с Аминат: у той тоже муж с войны не вернулся. Но в одном завидно — у Аминат двое детишек, для них живет. А вот ей, Аслижан, бог детей не послал. Может, потому не послал, что прожила с мужем уж очень недолго — полгода всего. Ни мужа, ни детей. Как яблоня пустоцветная. А что впереди? Чего ради на белом свете жить? Только и осталась одна отрада в жизни — работа, в которой забываются все горести. Но кому прок от работы на этой ферме?.. Почему так: лучших мужиков война прибрала, а такая дрянь, как Салман, по земле целехонькой ползает? Если бы жив был муж, разве осмелился бы Салман приставать? И слова бы резкого сказать не посмел! Надо наконец пойти в правление и заявить: или пусть уберут его, или их с Аминат переведут на другую работу... Но вряд ли председатель даст ему отставку. Салман увивается возле него, как собака...

Аслижан взглянула на дорогу. К ферме шли две женщины. Одна из них, кажется, Аминат. Она! Вернулась из Баксана. А кто же с ней? Туфли на каблуках, оранжевая косынка... По одежде видно — городская.

Аслижан вытерла полотенцем глаза и пошла навстречу.

— Что случилось, э кыз? — заметила Аминат покрасневшие глаза подруги.

И Аслижан, словно ждала этого сочувственного вопроса, расплакалась навзрыд.

— Ну-ка скажи, что стряслось?

— Салман... Он меня до того довел!.. В пору хоть иди топись.

— Вот видишь, Жамилят, нет нам никакого покоя от этого Салмана. — Аминат обняла вздрагивающие плечи подруги. — Успокойся. Отольются ему когда-нибудь наши слезы. А слезами делу не поможешь. Нужно в правление идти. Обеим. Пусть Али куда хочет, туда и убирает этого, прости аллах... Салмана.

— Да кто он такой, Салман? — поинтересовалась Жамилят.

— Наш заведующий птицефермой. Ты его не знаешь, э кыз. Он недавно приехал жить в наш аул. А ты, Аслижан, знаешь ли, кто это? — Аминат кивнула на спутницу. — Неужели нет? Тогда познакомлю. Это моя подруга — Жамилят. Вместе росли. А теперь она в Нальчике живет. Большой там начальник. Не чета нашему Салману.

— Здравствуйте, — Жамилят протянула руку Аслижан.

— Здравствуйте, — смущенно улыбнулась та. — Я вас в первый раз вижу, но я про вас слышала. Много хорошего слышала. И от Аминат, и от других. Вы ведь когда-то в нашем селе жили. Вы меня не помните, я тогда маленькая еще была, а жили мы тогда далеко от аула, там, где пасе ка была. Вы помните, где она была?

— Конечно, помню.

Жамилят огляделась по сторонам. «Да... — подумала про себя, — как же можно было довести ферму до такого запустения?»

Простившись с женщинами, она пошла к ждавшей ее машине.

6

Под вечер «эмка» подвезла Жамилят к правлению колхоза «Светлая жизнь», длинному дощатому зданию, вторую половину которого занимал магазин потребительской кооперации. До войны правление было на другом конце аула, за рекой, в двухэтажном доме из туфа, с большими окнами и палисадом. Во время оккупации в нем разместился фашистский гарнизон, человек сорок солдат. В одну из претемно-темных ночей здание взметнулось к небу, вознося туда души всех сорока оккупантов. Их партизанская группа очень гордилась этой боевой операцией. После взрыва от здания в буквальном смысле не осталось камня на камне.

Вошла в правление: замусоренный обрывками газет и окурками коридор, выкрашенные темно-коричневой краской двери комнат заперты. Ни души. Не у кого спросить, где председатель. Решила зайти в магазин: возможно, там кто-либо знает, где найти колхозное начальство. Но магазин тоже закрыт, на двери амбарный замок величиной с овечью голову. Огляделась. Возле рассыпавшейся от времени каменной ограды, которая окружала ближайшую саклю, стояли две старушки.