Тамада

— Я... Теперь ты и про меня? — Вскочив, Али заходил по комнате, половицы скрипели под его сапогами, точно давно не смазанные оси арбы.

А она продолжала, стараясь говорить как можно спокойнее. Плохо ли, хорошо ли, но все же кое-какие помещения для скота есть. Для скота. А скотоводы? На пастбищах у них нет крыши над головой, от холода и дождя выручает лишь бурка.

Обида терзала Али: видите ли, она взывает его к совести. Неужели не понятно, что от него многое не зависит. Разве он не желает благосостояния своим колхозникам? Но есть обстоятельства, с которыми волей-неволей приходится считаться. И все тут.

А она все говорила и говорила:

— Али, мне кажется, ты разуверился в самом себе, в людях, которыми руководишь. Окружил себя какими-то сомнительными личностями, вроде Салмана. Я видела его сегодня, да, да. Ну и тип! И сам ты опускаешься все ниже и ниже...

У Али росло и росло раздражение. Чего хочет эта женщина? Скажи ему подобные слова мужчина, он не удержался бы и вспылил, надерзил, не стал бы смотреть на то, какое должностное лицо перед ним, будь хоть сам секретарь обкома. Возможно, его поведение вышло бы ему боком — и все равно бы Али не стерпел! Но перед ним сидела женщина. Горожанка, которая ни черта не смыслит в председательском деле. И потому, совладев с собой, сказал лишь с ухмылкой:

— Хотел бы я видеть тебя, сестра моя, на моем месте!

ВАЖНЫЙ РАЗГОВОР

1

Догорел день, который Жамилят провела на пастбищах и полях колхоза, — устала, ноги как не свои, побаливает поясница. После трудного дня приятно было очутиться под кровом отчего дома.

В стареньком домике тесно: кроме стариков, матери и отца, тут живут ее брат Жамал с женой и четырьмя ребятишками. Когда вся семья в сборе, так тесно, что и повернуться негде. Жамал уже несколько лет мечтает обзавестись собственным домом. Купить — деньжат маловато, а строить... тоже не поднимет. Кто будет строить? Отец стар — не помощник. Нанимать плотников — дорого. Семья большая, а работник, по существу, — один Жамал.

Сейчас в доме на удивление тихо — Жамала и его жены нет дома, уехали еще вчера в Баксан к родителям жены. Ребятишки бегают на улице.

Оказалось, отец всю неделю хворал, только вчера поднялся с постели. Похудел, осунулся, изрядно потрепал его малярийный приступ — лицо желтое. Сидит у окна, за которым ветер ошалело раскачивает ветви яблони, кутается в черную старую бурку: болезнь еще не ушла совсем, еще немного знобит. Доволен, что приехала дочь, есть на кого снисходительно поворчать. И он ворчит:

— Совсем ты о нас забыла, Жамилят. В кои-то веки наведываешься. А разве тебе плохо у нас? Взгляни, какие яблоки уродились в этом году. Когда попробуешь таких в городе? Обещала прислать к нам на лето сына. Почему не приехал он? Разве внуку было плохо у нас в прошлые тоды? Тебе чаще надо бывать в ауле. Тебя здесь любят и уважают. В какую саклю ни войди — все знают, кто такая моя дочь — Жамилят Тауланова. Ты в городе большой человек, но не пристало тебе забывать об односельчанах.

Мать возле плиты — печет по случаю приезда дочери хичины. По нынешним временам хичины в ауле пекут только в большие праздники. Где взять мяса для пирога? Но мать достала, как только узнала, что приехала ее Жамилят, — сбегала на другой конец аула, где, по слухам, ее дальний родственник зарезал барашка.

— Так уж повелось: как только станет человек ученым, так снимается с насиженного места — и в город, — ворчит отец.

Мать оглядывается на него и рассерженно говорит:

— Чего ты шкварчишь, как шашлык на огне? Неужели хочешь, чтобы Жами при тебе была? Что ей делать в ауле? Кур считать вместе с Аминат? Радуйся, что она выучилась, в городе живет, как бийче[5].

Жамилят улыбнулась: «Теперь ты, мама, и слышать не хочешь, чтобы твоя дочь вернулась в аул. А помнишь, как ты ругала меня, когда я в школу пошла. Кричала на меня: «Гяурка!» А как из себя вышла, когда я в город удрала? Но потом смирилась. Приехала наконец в Нальчик посмотреть, как я живу. Комната моя тебе понравилась, все повторяла: «Доченька, Жами, как у тебя хорошо! — Перебирала постель, взбивая матрас, подушки. — Спишь в пуховой постели, и одежда у тебя красивая, — мяла В пальцах шерсть, вельвет, проверяя их качество. — Дай тебе аллах хорошего мужа...» «Все ты забыла, мама», — подумала, усмехнувшись, Жамилят.

Мать поставила на стол кувшин с айраном и хичины, над которыми поднимался легкий парок.

Отец и Жамилят уселись ужинать. Взяв в руки кусок хичина, отец вдруг рассмеялся — впервые за вечер.