Тамада

— А с третьей — Али. Но он сбоку припека, как я понял, — не моргнув закончил Салман.

— Что-о! — набычился Ибрахим и пошел на Салмана. Тот отпрянул к речке. — Что, что? — взял его Ибрахим за грудки. — Да ты знаешь, кого ты порочишь? — Салман, изловчившись, вывернулся, скакнул назад, нога его зацепилась за камень, и он рухнул в воду. Его войлочная белая шляпа понеслась по течению.

Метров через тридцать он вылез из воды, жалкий, как мокрый петух.

— Видно, давненько ты не купался, — крикнул ем Ибрахим.

— Я тебя... Я тебя... Я... — не мог отдышаться Салман.

— Ну что ты меня?!

— Я так не оставлю... В суд!.. Я в партком доложу.

Салман в бессильной злобе сжимал кулаки.

— Если в суд... Знай, сам первый получишь за клевету.

— Это не клевета. Об этом все в ауле говорят.

— Только ты такое выдумать мог, да твоя балаболка Толукыз пустить по ветру.

— Если бы это была неправда, ты бы не сбросил меня в реку. Правда-то глаза ест!..

Ибрахим ринулся к нему. Салман перетрусил и бросился бегом в сторону стоянки соседнего колхоза.

Дождь угомонился так же неожиданно, как и начался. Все кругом посвежело, словно умылось, даже небо и солнце. Люди вытряхивали свои бурки, плащи, расстилали на ветру промокшую одежду. По-прежнему то тут, то там раздавались веселые крики, песни, звуки гармоники, но уже не было прежнего оживления — праздник стихал. Вновь одолевали людей будничные заботы.

Тревога охватила Ибрахима, когда он перебирал в памяти недавний разговор с Салманом. Неужели по аулу пошла бродить подлая сплетня?

6

Была полночь, когда Жамилят вернулась домой. На столе — уже остывший ужин, накрытый розовой салфеткой: свежий сыр, пропеченный на сковородке чурек, полкружки кислого айрана.

Все уже спят. Слышно, как на кухне во сне что-то нашептывает отец, слов не разобрать.

Кровать ее уже расстелена. Упасть бы в ее объятия, забыть бы обо всем на свете и спать, спать, спать... И чтобы не было тяжелых снов.

Присела на табурет возле кровати. Достала из кармана свой заветный блокнот в красном коленкоровом переплете, истрепанный, истасканный, излохмаченный. Почти весь испещрен ее записями. Скоро потребуется другой. Но жалко расставаться с этой книжицей, привыкла к ней. Тут каждое слово пережито, выстрадано. Писала и карандашом, и авторучкой, в правлении, на полевом стане, на фермах...

Скользит взгляд по строчкам: