То «заика», то «золотуха»

22
18
20
22
24
26
28
30

По стандарту позавтракав какао и овсяной кашей ближе к обеду, я собиралась ещё немного понежиться в своей деревянной кровати-кресле, обтянутой бежево-коричневой тканью и застеленной бело-голубым постельным бельём, без зелёного шерстяного одеяла в белую тонкую клетку, лето же, солнце и… жара, но подруга моей матери всё же решила «сделать мой день» собой — и «пригласила» к себе: забрать какие-то банки-склянки! Ну а действительно: кто ещё и у кого «на посылках» и кому эти самые помидоры с огурцами из года в год, готовые либо начать жить «собственной жизнью» и смываться «по тихой» из подвала гаража или взрываться и биться об пол, достигнув «общими усилиями» потолка от пола же, нужны! И, припомнив про себя её улицу во время сборов, после «припоминания» её же всеми возможными и не «лестными» словами, а вместе с тем — ещё дом, подъезд, этаж и… квартиру. Квартиру! С говорящим номером: триста тридцать три! Я направилась к ней. Да. Так просто! Про себя лишь вновь и ещё раз, так сказать опять-и-снова, подметив, что будь её четырнадцатиэтажный дом чуть больше и, соответственно, выше — вполне бы уместил и… другую квартиру! С уже и кричащим, а порой даже и вопящим номером: шестьсот шестьдесят шесть! И после же, как обычно, тихо рассмеялась. Да… Глупость какая! Действительно. Код апокалипсиса! Набираешь в домофоне его, нажимаешь «звонок» — и дом разносит ко всем чертям собачьим! Спорю, все бы тогда начали винить — мистику. Демонов там тех же! Чертей же, опять же, и… Всяких! А там — и самого же… дьявола! Но и нежели, конечно, рабочую силу, что строила этот бетонный саркофаг-гробницу и братскую могилу заодно! А «сестринскую»?.. О! И тут — моя остановочка! И ваша же — тоже, соответственно. Party «Чёрный юмор» — is over!

В сотый раз сказав «спасибо» и в пятисотый же отказавшись от чая за «неимением времени», я наконец-таки вышла от неё и в зелёный же бетонный подъезд, тут же поправив слегка помявшуюся светло-серую широкую футболку на себе и подтянув следом бежевые чуть закатавшиеся шорты, разминая параллельно и не тратя и так уже «зря время» ноги в белых высоких кедах! Так же быстро утянула тёмно-коричневую резинку на своих длинных тёмно-каштановых волосах, повязанных в «конский хвост» на затылке, и направилась к тёмно-коричневым «под дерево» металлическим дверям лифта. Нажала пока ещё свободной левой рукой на металлическую кнопку «вызова» на такой же панели слева от лифта и, пока он ехал, разделила два прозрачных полиэтиленовых пакета-майки, красный с тремя полулитровыми банками и синий с двумя литровыми, между своими руками. Благо — лифт приехал быстро! Быстрее, чем когда я ждала его ещё на первом этаже. Видать, кто-то уже вызывал его до меня, будучи ещё и вблизи, подо мной, и он доехал с шестого — без помех. Что, безусловно, радовало! Уж, кто-кто, а я-то уж точно — стремилась поскорее зайти в эту коричневую металлическую кабину, не в цвет шоколада, а… да, и покинуть её примерно с той же всё скоростью. Да! Так уж вышло, что без видимой на то причины, как, опять же всё, по мне и для меня, я стала участником «анонимного клуба клаустрофобов» — просто потому, что до паники и трясучки боюсь замкнутых пространств: начиная маршрутками, забитыми под завязку (не)людьми, и заканчивая… лифтами! Особенно — старыми и побитыми, истерзанными не только временем, а ещё и такими же, как он сам, отбитыми на голову и без головы: с прожжёнными чёрными пластиковыми кнопками и расписными цветными маркерами стенами! Не говоря уж о мигающей жёлтой лампе, именно жёлтой, ведь закрашенной ещё поверх и тем самым же маркером, в мутном белом плафоне с серой паутиной, мёртвыми комарами и чёрными мухами. А уж и о запахе — вообще можно даже и не думать! Как и о том, лишний же раз, что… Я просто боюсь застрять — в этом гробу! Так ещё — и без малейшего притока кислорода. Совершенно — без доступа к нему! А там — ещё и рухнуть в нём же: из-за плохо вдруг закреплённых металлических канатов и тросов. Ну и особенно, конечно, лично и вновь же для меня — с одиннадцатого этажа! Каждый раз подобного рода та или иная вылазка — знаменуется для меня: походом на эшафот. Я просто боюсь в один из таких да и «не» прекрасных дней — не вернуться домой!

И стоит дверям за и одновременно передо мной уже и внутри самой кабины сомкнуться — как я становлюсь «непризнанным учеником Будды», надеюсь на лучшее и готовлюсь к худшему, делая глубокий вдох и параллельно смыкая веки: уже не видя, но ещё чувствуя и ощущая, как мои чёрные зрачки уже расширились от паники и страха, а высокий бледный лоб покрылся «потничкой». Повезло же, что летом — можно было особо и не усердствовать с косметикой! А уж и тем более — при такой-то, как стояла тогда, прямо-таки и аномально-высушивающей всё, вся и всех же жаре. И что её не было как тогда же, так и в принципе, на моём же лице: что ещё и так знатно же облегчало саму жизнь — с точки зрения вечных поправлений подтёков и «отпечатков» чёрной туши с тёмных коротких ресниц на верхних и нижних веках и оправлений осыпающихся тёмных теней с тёмно-карих глаз на пухлые щеки. Да и сам пот — ничего не подмывал, в конце-то концов! Вроде — и того же самого всё крема, светлого тона и бежевой пудры на остальных частях лица: небольшом курносом носу и округлом ровном подбородке. Не вымывался и чёрный карандаш для широких и тёмных бровей. Да и не «съедался» прозрачный блеск пухлых губ! Можно было не париться — на эту тему, парясь зато на другую, про себя же вновь и скорее именно готовясь к худшему, в первую очередь, и лишь потом надеясь на лучшее, мысленно отсчитывая этажи. Вот только и зачем — уверена же, что не попадаю в ритм и такт и, скорее всего, спешу или, наоборот, медлю, но это успокаивает: как с барашками перед сном — до момента непосредственного же погружения-проваливания в сон, воспоминание или кошмар; в моём же случае — кошмарные реалии! Ведь в какой-то момент лифт всё же останавливается — и двери его открываются: «следующая станция — психушка»! Так же прям хорошо, что даже и не верится… И правильно! Но лишь доходит только — не сразу. И я выдыхаю, поправляя пакеты в руках, уже с мыслями о скором освобождении и улице с пусть и не свежим, да и не прохладным, но и всё-таки же воздухом! Ну а вот когда открываю глаза — попадаю на панику и измену: этаж полностью погружён во тьму, только очередная же жёлтая лампа на тонком чёрном длинном проводке раскачивается из стороны в сторону под белым потолком, позволяя узреть хоть какие-то детали обстановки. Но и даже в таком положении как в общем, так и частных дел — я смогла точно определить, что это не мой, не нужный мне: первый этаж! И ведь даже — не по белой цифре на зелёной стене напротив, её я так и не разглядела, ведь, не знаю, как с остальными этажами, но первый — был всегда освещён: не одним, так двумя источниками света, обычным и необычным, от выключателя и реагирующим на движение. Здесь же был — только один! Но и он — не внушал уверенности, доверия и безопасности. А лишь, наоборот, даже ещё больше и сильнее пугал, вызывая самые ужасные ассоциации: от тех же всё ночных кошмаров до кинематографических и сериальных ужасов, ужастиков и триллеров! Забавно, но, да, в такие и похожие моменты — больше боишься какой-нибудь «твари из преисподней», нежели какого-нибудь маньяка-насильника: разум пугает куда сильнее обстоятельств — и это и мой бич тоже! Что ж, но ведь и должны же были быть и самое-то главное бывают времена, когда и самый «неверующий Фома» должен и начинает сомневаться в отсутствии чего-то… мистического. Ну вот! Так и это произошло — со мной. Но а причина была вновь до боли и довольно простой, хоть и при этом такой же существенной — лифт в этом доме не останавливался на ходу: доезжал до «естественного стечения-окончания» и только после этого ехал по «вызову»!

Поставив пакеты на более-менее чистый участок светло-коричневого линолеума, я сделала попытку дотянуться правой рукой до кнопки с номером «один»: поломки в наше время — уже давно не новость, как и не редкость — те же самые сбои в системе, и такая оплошность, как вдруг и остановка на середине пути, не пугала. Не пугала! Ровно до того момента, как, одновременно и с нажатием кнопки, я не уловила в свете лампы — тёмный силуэт. И пусть даже двери кабины вновь почти сомкнулись, но и даже небольшой щели между ними хватило, чтобы впустить гостя. А и точнее — гостью! Это была — девушка. Ровесница — мне. Но и только лишь — на первый и мой же всё взгляд! Её волосы — были спрятаны под капюшоном чёрного балахона и только чёлка, закрывающая широкие чёрные брови и такие же длинные ресницы, выдавала их истинный цвет: иссиня-чёрный, почти угольный! И всё бы ничего, да вот и только из-за тени этого самого капюшона, спадающего пуще чёлки же на её лицо, я не могла разглядеть его полностью, как и её же глаза, что и, подчас же, для меня было куда важнее, да и важнее же всего — видеть глаза: солнцезащитные очки, линзы, капюшоны… а уж если ещё и с маской — тушите свет… путали же все карты вмиг — я просто не узнавала ничего и никого за ними! Но хоть и достаточно хорошо — видела её утончённый небольшой нос, что и так же почти «по-детски», как и у меня, был немного курносый. И уже не так же, как у меня, был с пирсингом — медным гвоздиком с небольшим чёрным камнем на правой ноздре, отбрасывающим временами блики на её впалые бледные щеки и высокие, почти и острые скулы. Пока чуть ниже и небольшие же, даже почти и плоские тёмно-серые губы под матовой помадой — были сжаты в тонкую полоску, подтягивая и поднимая к себе её же округлый подбородок с ямкой посередине! Что же и до глаз на момент — они и вполне же могли быть такими же тёмными, как и всё её остальное, от одежды и до тех же ресниц, бровей и губ. Да и так же всё — могли быть подведены. Но она будто специально не поднимала голову, словно боясь столкнуться со мной взглядом. Боясь! Да… Вот только и тут же почти растянувшиеся в широкой улыбке её губы, словно бы она ещё и мои мысли читала, одновременно же и с тем, как видела меня и точно же насквозь, говорили об обратном: она знала, что я здесь. И именно — я! Мне же — и был адресован этот жутковатый оскал из-под полуопущенной головы. И, скорее всего, такой же взгляд — из-под бровей. Пока верхние и нижние клыки уже точно — были подточены, создавая образ голодного животного, а там и зверя! Чья грудная клетка, с весьма существенным размером груди, никакого комплекса — факт есть факт, вместе с тонкой алебастровой шеей — была открыта, балахон обводил их и будто бы обходил, покрывая плечи и переходя затем в рукава, и вместе уже с талией стянута чёрным атласным корсетом на чёрной же шнуровке спереди, покрывающим такой же кожаный ремень обтягивающих «в цвет» джинс.

И вот, двери лифта, наконец, захлопнулись, он вновь начал опускаться вниз, но девушку это, казалось, никак не покоробило — она лишь опёрлась спиной на закрытые же створки кабины, скрестив руки под грудью и чуть выставив свою правую ногу вперёд, заведя левую же, в свою очередь, назад, будучи ещё и обутой в чёрные же кожаные туфли-стрипы на достаточно высокой и узкой шпильке с металлическими шипами на носу, и, как стояла ко мне лицом, так и продолжила стоять, даже не потрудившись взяться за металлический же поручень или устойчивее встать, подперев любую из трёх стен! Что меня вновь лишь только слегка напугало, зря, и средне напрягло, не зря: ведь и чересчур хорошо — она держалась в вертикальном положении: в движении! Или, может, если там всё же был не комплекс, то и здесь всё же — есть зависть? Не подумала. Да и не хотелось, если честно, её заинтересованное во мне поведение — и так, и без того вводило же в ступор! Куда уж — больше-то и напрягаться? Ещё с и собой же! Неужели она и, правда, ждала меня? Пока я же была занята — лифт по-любому же раз пять-шесть успел проехать: туда-обратно. А она зашла — именно со мной и ко мне: в тот самый момент — когда ехала я! Да и судя по чистоте обуви — она только-только вышла из квартиры. Но и если придерживаться «моей версии» — в этом можно было и усомниться! Для кого она так разоделась, м? Стрип-клубов-баров поблизости — нет! Может, она — «ночная бабочка»: поработала — и теперь направлялась домой? Какая-то она — не уставшая. Да и чересчур открыто улыбается! Вполне же возможно, что она ещё и под чем-то… после уже и кого-то. Или — ещё «до». Но и тогда — почему же она так ровно стоит?!

Поймав себя на мысли, что слишком долго её рассматриваю и прямо-таки дотошно разглядываю, я, наконец, отвела от неё свой взгляд, но и вновь же сделала всё быстрее, чем подумала, равно как и резко-беспалевно, вызвав уже и хриплый её смех. Она, что, меня ещё и так, внешне, всю видит? А как же капюшон? Или он опять-таки — для меня?

— Вам — на какой этаж? — Нужно же было как-то удостовериться в её вменяемости да и с чего-то же начать: не молчать же так звонко и устрашающе — весь оставшийся путь!

Восхваляешь страхами — лень?

Вздрогнув от такого холодного и даже стального тона, я сперва даже и не поняла — ко мне ли и в действительности она обратилась: трудно определить направление речи — когда всё-таки ещё и не видишь направления взгляда! Да и неважно, что мы были вдвоём — она ведь и вполне могла поговорить с собой, будучи опять-таки не с собой: не «в трезвом контакте-коннекте»! Но и после — мигнул свет, ненадолго погружая нас во тьму. А когда вновь загорелся — я увидела её в считанных сантиметрах от себя! И, вжавшись в металлическую стену за собой, случайно выпустила из рук пакеты: уже и не обращая внимания ни на что кроме — ничто не трогало уже так, как она. И даже — если банки разбились. Тем более! Ведь она так и продолжала лыбиться, не удостоив меня и взглядом.

— Что, прости? — Стало уже — не до формальностей.

Ведь ты могла пойти и по лестнице — климакофобии же у тебя нет!

— Я… Я не понимаю! Причём тут?..

Ты же — клаустрофоб, верно: боишься — замкнутых пространств!

Тело внешне и внутренне — зашлось дрожью. Сердце вместе со всеми внутренностями — вот-вот готово было выпрыгнуть из груди… Мне никогда ещё не было так страшно! Откуда она это знает?

— Я не… Откуда? Откуда — ты это знаешь?! — Озвучила я же и свои же мысли.

Вдруг лифт остановился — и завис в воздухе! Свет тоже — полностью погас…

Это — только часть того, что я о тебе знаю, малышка Влада… — прошептал зловещий женский голос мне на правое ухо, а будто сразу и в оба. — Ты даже и не представляешь — насколько обширны мои познания о тебе! Ты ведь боишься — застрять в лифте, м… Боишься — задохнуться!

В тоже мгновение — свет снова зажёгся! Но и на этот раз — в кабине уже никого не было… Сердце же — продолжило выбивать чечётку с чётками, кастаньетами и танцевать канкан пульсом в моих висках, ушах и голове!

Сморгнув наваждение, я встала прямо, до этого, даже и незаметно для себя самой, отклонившись назад от той, кто как раз таки и хотела быть ближе, и снова нажала на кнопку «первого этажа», вот только лифт отозвался лишь жалобным скрипом, продолжив висеть недвижимым. А мне вдруг стало — невыносимо жарко! После чего — так же холодно. И снова — жарко. Будто и телесно, и душевно — бросало то в жар, то в холод! Пока кожа и снаружи покрывалась ещё большей испариной. И дышать становилось нечем.

Пытаясь успокоить сердце, а вместе с тем и остановить гон крови, распаляющей меня изнутри с каждым разом всё больше и больше, я начала проводить «дыхательные практики-упражнения». Раз за разом! Снова. И снова… Но всё было — тщетно: мозг не мог забыть тот голос и стереть из памяти тот же силуэт, не мог справиться и с уже почти наступающей, не подступающей, истерией-паникой. Пока лифт, в то же самое время, так и не двигался, не сдвинулся с «мёртвой точки» ни на миллиметр! Попытка вызвать диспетчера — так же провалилась: кнопки не работали. Крики о помощи — так же не приносили и не принесли результата! В попытках же дотянуться до металлической крышки и крыши кабины — я пару раз подпрыгнула и практически ухватилась за ручку, но и тут же вновь приземлялась на ноги: потолки были — не для моего «метр с кепкой» роста! Мозг всё пытался лихорадочно придумать план действий, но все мысли разлетались — стоило лишь сфокусироваться на одной из них: каждый раз, думая о ситуации, я вновь и вновь же натыкалась на размышления о той девушке и её же причастности к этому всему. Могла ли она, ничего не нажимая, остановить лифт? Только — в сказках, разве что. В мифах и… мистических же фильмах. Сериалах и книжках! Такого не бывает — в реальной жизни! Или бывает?.. Вот же — случилось! Или это — что-то другое: не из той оперы?