— Вы?.. Вы выходите?.. С-сейчас?! — Запинаясь и чуть заикаясь, спросил-таки её парёнек.
Усмехнувшись такому «повторению» и уж точно не от «матери учения», а скорее и именно от «мачехи», а там и «отца мучения», девушка припустила очки на кончик своего курносого носа и взглянула напрямую на молодого человека уже и перед собой, отразив его глаза, ставшие вмиг похожими на блюдца, в своих, как в зеркалах, чёрных зеркалах, и таких же океанах глаз! Ловя ещё ими параллельно — и то, как и тут же затряслись его руки и ноги почти пустились в пляс, подзадоренные потяжелевшим и рухнувшим дыханием.
Испытай
(«Covёr» — domiNo; «AM-A-S» — «Чужая» “Новая Фабрика Звёзд” / Гузель Хасанова и Ivan)
Доброе утро, мир!.. И все, кто его населяют. Да… Утро впервые — солнечное и это… странно! Ведь и обычно это серое, бетонно-стеклянное захолустье — омывают в тон и цвет ему же проливные дожди, да сотрясают бури и ураганы… Что ж, в какой-то степени — знак. Второй! Сразу после… Сегодня! «Дата» — обведённая чёрным маркером в моём же ежедневнике-дневнике. Сегодня — всё и закончится! Ну а пока же ещё нет и всё только в пути-процессе — я вышагиваю по прекрасным же серым, уже и бетонно-плиточным асфальтированным дорогам г… города, в котором мне так посчастливилось же появиться на свет. То есть — на тьму! Потрескавшиеся и местами совершенно отсутствующие — они царапают красную платформу моих чёрных лакированных туфель на высокой и тонкой шпильке, заставляя то и дело спотыкаться: меня и прохожих. Но вот только уже и в отличие от них — мне класть! Да. Вот так просто. И главное — лаконично. Лег-ко. Ведь и если даже я сотру, собью кожу в хлам и подошву убью, вытру в порошок и к чертям — мир не сойдётся клином и не перевернётся с боку на бок или вверх ногами: ради них и в отместку же мне. Подумаешь! Куплю — новые или новую! Проблемы? Точно — не у меня. И будут! Пока мои чёрные же рваные на коленях джинсы привлекают внимание куда более старшего, не взрослого, поколения. Вместе и с белой же майкой-алкоголичкой, открывающей больше, чем нужно; и вызывающей оханье-аханье и шёпот с шипением-шушуканьем. И всё же это — в спину! Явно указывая этим и мне же — на мою же бессонно-и-бессовестно-ночную постельную жизнь. Но и вот знали бы уже они, чем я на самом деле промышляю-занимаюсь по ночам — молчали бы! Точно! Лучше бы и изначально — просто молчали. Порицатели херовы! Мои же планы, как и моё же настроение, меняются в секунду, умники и умницы, следующей «целью» — вполне можете стать, а там и применительно же «быть»: вы! Коралловая кожаная куртка, застёгнутая наполовину, открывает бледную кожу голой шеи… А раньше же — на ней висела серебряная иконка на такой же цепочке и серебряный же крестик на чёрной тонкой бечёвке. Раньше! Да. Ведь и с некоторого времени — мне запрещено носить их так же, как и посещать, заходить в сами церкви. Ха! Батюшка же просто сляжет с сердечным приступом — от моих откровений. И не только — он… Но и как говорится: за себя и… того парня! Ему и… им — явно не стоит знать всей моей жизни. Как и не стоит знать — моих же мыслей! Никто не должен видеть и читать меня, как открытую книгу… Книгу — в твёрдом чёрном переплёте… по демонологии! Не сегодня и… Никогда! Всего один день, один свободный день — и я будто окрылённая… без крыльев. Но ведь — легче. Так и есть… Мне — легче! Легче — без золотых и серебряных обязательств. Всё-таки и что ни говори, а на вкус и цвет… даже вера — разная! Мне легче — без них (тяжелее — с ними); но и легче — с грехами и пороками… на и за плечами. Как — и на и за спиной! Парадокс и ирония. И сарказм. Крамольные. Очень… Да и только! Что же — на и за плечами, как и спиной? Тяжёлый чёрный кожаный рюкзак с металлическими шипами, ударяющий всем собой и таким же весом — по пояснице: при каждом новом шаге. Обычная тяжесть… Если не считать — новых предметов! А они — поистине тяжёлые. «Объемные», я бы ещё сказала. Даже и не столько потому, что тяжело дались — при покупке, сколько и потому, что их было трудно — спрятать! Большой и высокий цилиндр, узкая и длинная бутылка с небольшим коробком и средний чёрный чехол, скрученный в валик… Всё это и не только — вызывает ещё больше и большие же, как количественно, так и качественно, вопросы, поскольку выпирает и видно прохожим. Но и я вновь — не слышу их. Не хочу! Пусть их «лучше» послушает — моя задница. Но и «жаль» же не «услышит» — из-за рюкзака. Упс… I did it again! Ну а я лишь предположу — о чём они: чего мне делать — нельзя! Ведь мои поступки могут сыграть колоссальную роль — в настоящем. Как и любые… Как и сейчас же всё, к примеру. Да и здесь… Так и в принципе! И они правы… Но и на этом же — всё!
Пройдя в золотые, с белыми, чёрными и серыми элементами соответственно, железные витиеватые ворота, с золотыми же вензелями и какими-то ещё небольшими силуэтами, вроде и фигурок всё тех же ангелов и демонов… где отдельно, а где и в складчину… и вроде как — чуть-чуть ещё и с людьми; «равновесие» же и «баланс», что вы… «снобизм» и «эгоизм», «лицемерие»; любовь — к обращённым; и ненависть же — к «не»; да, как удачно и… «равновесно», «сбалансировано», однако… я остановилась перед белокаменным вторым корпусом с золотыми рамами окон и белыми же бетонными колонами… и только, да, да как бы — правда… с золотой сеткой поверх и с золотыми же оборками-подпорками сверху и снизу — «моей любимой школы (колледжа) ангелов и демонов… и людей»! А ведь и поначалу ещё хотела пойти — в её первый корпус. Но он — куда больше и выше. Куда мощнее. А это значит — что и проблематичней: в осуществлении моего же плана-задачи! Второй же, напротив, как раз таки — лёгок в управлении и на подъём… Ввысь! Ага. Да… Чёрный юморок! И плюсом же ко всему и этому — я знаю его обустройство до-тош-но: до каждого уголка и грани, трещинки. Столько раз — в нём терялась… Сколько — и находилась! Ещё и за это — отомсти! Кхм.
Шпильки стучат по мраморным бежевым плиткам серых бетонных ступенек — и вот я уже у входа! Отворяю белые позолоченные деревянные двери — со скрипа и хлопка. Прохожу небольшой «тамбур-предбанник» — и пробиваю пропуск у металлического же турникета. На что уже и большой белый компьютер, стоящий тут же и слева, в белой же пластиковой кабинке охраны с непробиваемыми окнами, оповещает о том, что студентка прошла через него, и фиксирует время: секунда в секунду! Пока и я же боковым зрением отмечаю, как пожилой охранник-человек, мужчина, пятидесяти пяти лет, в чёрной форме и фуражке поверх белой же его короткой проседи, провожает меня удивлённым взглядом, но и лишь «мило» улыбаюсь — на тот же всё левый бок, с которого смотрю. Эх, знал бы ты, что эта «счастливая улыбка» — не отражается и не отразится в и на глазах. И не потому, что вовсе — не счастливая… В принципе! Но и мне же не привыкать — носить маски! Как и чёрные солнцезащитные очки, скрывающие мои тёмно-карие, почти чёрные глаза в обрамлении чёрных же длинных ресниц, подкрашенных тушью «в тон»; и так же прячущие чёрные широкие брови, подведённые таким же карандашом, вместе с небольшой частью высокого бледного лба под редкой чёлкой из выпрямленных тёмно-каштановых волос, длиной до лопаток. Пластик — давит на аккуратный вздёрнутый нос и пускает свою тень на выточенные острые скулы с серо-бежевым контурингом и на полные губы, подкрашенные такой же матовой помадой, захватывая в процессе и небольшой округлый подбородок… Хоть это было — и не нужно! Как и сами же стёкла — были не нужны. Они всё равно же — меня не вспомнят! Но и на случай, если вдруг вспомнят… Опять же! То — вздрогнут! Правда, уже и перед «другим амплуа». Старая женщина-человек, таких же почти уже и преклонных пятидесяти трёх лет, в цветной косынке на голове, скрывающей седые завитки её коротких до плеч волос, в тёмно-синем халате уборщицы и серых же истоптанных тапках и носках — тоже мне вслед что-то кричит, вроде — ещё и под собственный же стук, стуча своим же серым пластиковым ведром со светло-коричневой деревянной шваброй, но я не улавливаю смысла; как и её же саму — своим зрением. Только — в виде образов из воспоминаний; как и ритм, и шум. Но и судя по пыли, оставляемой платформами моих же туфель, она орёт на меня — из-за сменки. Которой, как бога — … Что ж, хоть раз — стоило её забыть! А и точнее — не брать вовсе. И даже — не вспоминать о ней: до этого момента. Да и смысл? Воистину! Будто это что-то и изменит… Да и за что ей вообще платят — если и не за уборку этой самой пыли?
Пересекаю светло-бежевый коридор с бежевыми обоями «под покраску» и белым накрахмаленным потолком с белым же светом хрустальных люстр, постукивая шпильками по светло-коричневому паркету, и с широкой улыбкой подмечаю, что семинар у четвёртого курса людей на первом этаже — и не думал ещё подходить к своему логическому завершению, как и естественному стечению обстоятельств и… отбору: музыка, не останавливаясь, продолжала литься из деревянных белых дверей с золотыми ручками конференц-зала! Это хорошо — значит успеваю! И, поднявшись на третий этаж, проворачиваю золотую ручку белой же деревянной двери, входя в белый коридор с белыми крашеными стенами и белым же потолком с белым, ярким и почти разъедающим светом, но уже и над чёрным же мраморным полом. Что, конечно, имеет вес — если говорить о самом крыле. Крыле — под крылом и… крыльями! Где обитают — только ангелы и… как ни странно… ещё и демоны. И, как можно же уже понять по этому и всему обустройству, весьма «равновесно» и «сбалансировано». И так — во всём! Люблю это место… до зубного скрипа; и полумесяцев на ладонях — от чёрных же длинных ногтей! Ну а подойдя уже применительно к нужной мне аудитории с белой же деревянной дверью и уже чёрной металлической ручкой, вдруг припоминаю, что в честь праздника — пар здесь нет. Но и это же не значит, что школа (колледж) — должна быть закрыта! Скорее всего, и сами преподаватели ещё не разошлись — со вчерашнего. А там же — и вовсю же ещё продолжают отмечать… День победы! Хотя и, казалось бы, пока одни в то время и в те же времена — помогали людям, другие — мешали им; но победу в войне — отмечают все. А и главное — вместе! Так еще же — и с людьми. Тоже мне, «единство»! Очередное напоминание — о превосходстве и величии… О возвышении света — над тьмой! Будто добро и зло с крыши или крыш — камушки в людей кидали… И угадайте — «кто» победил?! И, может, мне бы и стоило особо задуматься над этим — над пониманием вопроса и в разрезе всё же ещё и себя, как уже и обращённой демонессы, восемнадцати лет, но мысли пошли уже совершенно в другом направлении! А именно — в направлении всё той же самой аудитории, за дверьми и внутри которой: собрались все «скисшие» сливки моей «любимой» группы. Белые сливки! С крошкой — чёрного… горького шоколада. Чтоб она им — «серым» же комом встала! В виде — меня и… ещё парочки сотоварищей! Девять месяцев! Девять месяцев — я терпела их террор. Их похабщину и фразочки… того же рода и содержания. В отношении всех! Других студентов. И своих одногруппников… Моих друзей! Будь то — ангелы. Демоны. Или люди… Преподавателей! В том же контексте и видовости! Бесконечные драки. И битвы… Почти что и «войны»! В доказательство же — своего «чистого зачатия и непорочного происхождения»! Скорее — непрочности и отсутствия прока в чём-либо. Да и в ком-либо! «Зачем тебе этот свет, если ты его не применяешь — по назначению?.. Будь проще — и…». Попаду — в рай? Скорее — в ад! Но а вот, наоборот, и про будь сложнее… Да! Там же уж сразу — и небытие. Без чистилища! «Тянись к бездне — и она тебя утянет!». Что и, походу, уже — начала и… началось! И ладно! Достаточно! Всему же приходит конец — в этой жизни! Ничто не «вечно» — под луной. У всего должна быть и есть — своя цена! «День Х», выплаты и рас-платы, сегодня. Здесь. Сейчас… И он — настал! Дважды — умирают… И это, безусловно, очень больно!
И, не оборачиваясь, я опускаю ручку и тут же прибираю чёрный металлический ключ из чёрной же металлической замочной скважины, чтобы, пройдя затем внутрь бело-чёрного кабинета, закрыть и закрыться им сразу же изнутри, параллельно же вновь про себя отмечая, как и это же самое помещение — продолжало ветвь из коридора: правда, и плюсом же ещё ко всему, будучи и с тремя же рядами белых деревянных парт и стульев соответственно! Ну и как забыть о чёрном же деревянном столе преподавателя и белой пластиковой доской для чёрных маркеров, справа от которой, и у белых же высоких окон в пол, с позолоченными рамами и длинными широкими пластиковыми подоконниками, заставленными сплошь-и-рядом белыми лилиями и чёрными же орхидеями, висела белая ткань для белого же пластикового проектора, подвешенного под потолком?! Шум разговоров тут же стихает, пока я прохожу к преподавательскому столу и, опустив рюкзак на стул у него, сажусь на божью длань, поднимая взгляд на своих сверстников. Этих тварей — в обличие «друзей»! «Людей»! Ах… И ангелы — не «ангелы». И демоны — не «демоны». Кому верить? А что уж говорить — за и о «людях»? «Не бывает — ничего однотонно чистого и белого. Светлого…». Как и «чёрного»! Всё — в примеси и… смеси. И добро — уже не «добро». Разве — «да-». И зло — не «зло». Что ж, одна истина — за все три года обучения здесь… Уже неплохо! Согласна! Да и ещё если учесть, что с утра я планировала вынести отсюда — только туши. А так… Ещё и «урок о жизни» — как не «жизни»! В отличие — и от них же всё, что и так же всё ошарашены. И даже более того — в какой-то степени обескуражены… моим появлением. Что и немало тешит — моё же самолюбие! Не стоит делать такие лица, будто из «вас» всех — именно я: «предатель». На «предателей» — смотрю «я»! А моё спокойствие, как и моя радость, при приветствиях и прощаниях, особенно — «при прощаниях», с вами, жаль не «навсегда», да и не «никогда» — при общении с вами, вымучены! Да-да… Лишь очередная маска. И такая же — очередная роль. Не более и не менее… Но и с которыми — я попрощаюсь сегодня же! Как и с вами! Их губы — шевелятся. Они — что-то говорят… Но я вновь — не слышу. Благо! Но и опять-таки жаль — всё ещё умею и могу что-то да прочитать по губам. И пара фраз — мне удаётся! Они пытаются узнать — что происходит. И почему я их сюда позвала. «Мило»! Ну правда… Занятные «вопросы»! А и что ещё самое-то главное — «хорошие»: не подразумевающие под собой «ответов»! Их — и не будет. Ни на «поиск». Ни на «подумать». Ни на… «Давать»! Ну да, конечно, это же — ваша стезя. А я же — лучше «покажу» их… на вас же самих!.. Задротах. Мокрых и гнилых… Мерзких и отвратительных… крысах, привязанных к интернету и социальным же сетям! Теперь же — и вы пойманы в эти самые «сети»: тем же самым утренним сообщением «Нам срочно нужно поговорить! В нашей аудитории». И вот, надо же… Всегда опаздывающие «на полчаса» на пары — явились-не-запылились и нарисовались-не-сотрёшь чуть ли и не одними же из… «первыми». Поздравляю! Хоть здесь — вы «успели»… запрыгнуть в последний вагон поезда, несущегося по тёмному «тоннелю» без остановок в… «свет»! Но вот только и… стоило ли? Для меня — да. Для вас — спорно. И скорее же — нет!.. Ой! Что это?.. Непонимание — отражается на ваших «милых» лицах? Вас всё-таки заинтересовало — моё молчание? «Милые»… Просто… Всё — очень «просто»! Как и то, что я — не хочу говорить! Как в принципе, так и… «с вами». Не хочу — и «общаться»! Не хочу быть — «вашим последним воспоминанием». Не хочу, чтобы и вы — стали вдруг «моим»… Да! Пожалуй, «обезличу-ка» — себя и вас по максимуму. А там — и посмотрим!
Открываю рюкзак и, изъяв из него чехол, сразу же «перехожу к делу». Оу… Почему ваши глаза распахиваются, становясь больше? Всё больше и больше… с каждым моим и «его» же разворотом! А почему и мои же губы растягиваются, всё шире и шире, по и с вашей же прогрессией-пропорцией — на равных, в улыбке? Вы уже поняли — «что» это? Отлично! Объяснять, тратя впустую — «на предупреждение», не придётся! Закручиваю на чёрном металлическом стволе чёрный же металлический глушитель и тут же навожу пистолет… да, вы правы, это был и есть «он»… на первых «попавшихся» — двух девчонок. На рыжую! С длинными пушистыми волосами — до плеча. Зелёно-серыми глазами — в окружении мелких рыжих же ресниц; под такими же узкими бровями — на низком лбу. И с россыпью же рыже-коричневых веснушек — на впалых щеках с лёгким алым румянцем и на остром же узком носу. Под которым же уже «в цвет» щёк и глянцевой помадой — были подкрашены узкие губы, чуть заходя за край и будто бы визуально делая их больше; ну а круглый и с ямочкой подбородок, как и мозг, соответственно — меньше! Хотя и куда уж меньше — её собственной же алой кофты с три четверти рукавами, подвёрнутыми до локтей, и в белую же горизонтальную узкую полоску. Зато же и декольте — «иго-го»! По самые, куда она, и вместе же с ним почти, и была заправлена, чёрные укороченные джинсы; пусть и с высокой талией. И всё же! Не она — так и до «чёрных» же лакированных ботинок бы дошли, а не выстукивали бы ими нервный ритм под партой здесь и сейчас, правда? Да и пока и короткие же тёмно-серые ногти — производили то же самое, только и на ней и её же крышке. И осветлённую брюнетку! С длиной волос — до плеч: и лишь чуть — над ним. Со светло-серыми глазами и чёрными нарощенными ресницами — под узкими и чёрными же крашеными бровями на высоком лбу. В то время как небольшой, но длинный, бледный же нос — возвышался над полными губами под тёмно-серой, почти и чёрной матовой помадой. Что как сочеталось, так и отталкивало — от острых и алых ногтей. Благо же и тут — квадратный подбородок был почти не задет! Не считая лишь — наколотых и выделенных бежево-серым контурингом скул. Ну и не забывая — о чёрном кожаном пиджаке, наброшенном на голые угловатые плечи, с которых ещё и до этого спали узкие и тонкие лямки шёлкового чёрного топа-пеньюара, шедшего, видимо, в комплекте с ним и чёрными же кожаными шортами: с высокой талией; и длиной — «на ладонь-полторы» выше колен! А уже от него и чуть от них вниз — шли замшевые чёрные сапоги на толстом и высоком каблуке. Вот уж точно — Фаберже и в неглиже! Да… Прекрасно! Просто — «прекрасно»! Две демоницы-наркоманки! Продавцы смерти… Вам же было — так весело!.. Вас буквально — рвало, разрывало и… распирало от смеха: после каждой затяжки у окна кабинета на переменке. Или — с чехла телефона и… на паре! Две лошади!.. «Ржущие» лошади! А теперь вот — разорвёт и меня: от вида «разорванных» вас и ваших же остекленевших глаз… внутри холодных тел. «Остывших» тел — что и «подчас» ведь: так немаловажно.
— Поцелуйтесь! — Что ж… Коротко и ясно! Или?.. Я заговорила! Вы шокированы?!
Снимаю пистолет с предохранителя — и подхожу ближе, упирая холодное дуло в тёплую шею недобрюнетки.
— Вам же так нравилось — выставлять свои лесбийские фото в сеть! Так давайте — на бис! Ещё раз… Для «всех» — нас!
Курок жалобно трещит и тихо щёлкает. На что и вы сразу — начинаете что-то дико орать! Я вас огорчу (или «порадую»… хм… «себя»), но ваши «оры» для меня, как было, так и есть, «ни-что»! Ну а были бы «чем-то», опять же: либо то, либо не «то», я бы справилась с этим-вами — в два раза быстрее и уже была бы дома; а не тратила своё время — на разжёвывание и рассусоливание! Огорчила — себя. И порадовала — их. Дьявол!
И будто бы в подтверждение — отвожу руку в «главного крикуна»: как ни странно — именно ангела! Да. И вообще же — не странно! Посягать же на их честь — боже упаси! А на честь и кого-то другого — боже «дай»… мне сил! В «нашем» же всё случае — «дьявол». А у него, как и у бога, да и как у других «богов» когда-то и тут же ведь «сейчас», пусть и как уже «дьявола», нет других рук — кроме… «Моих»! И пробиваю светло-русую голову с выбритой макушкой одной… серебряной пулей! О да, кстати, история-рассказ ещё и о том — как незатейливо и не специально намекнуть на «живость» одного металла и «мертвенность» другого! Пользуйтесь… Не благодарите! И остаётся же… «Восемь»! Да… Или: «Как совместить domiNo и Дэдпула?». «Domino’s!». Ну и как тут же ещё говорится, дабы не попасть в униженных-и-обиженных: «Ничего личного — только пицца, «девять кругов» (с двумя «запасными» грехами) вместо «пятнадцати» и… «счёт пул-ь»! Его светло-карие глаза — так и остаются распахнутыми от шока. Светлые короткие ресницы — больше не трепещут. Зато и те же широкие брови — вздёрнуты почти и до линии волос, пересекая высокий бледный лоб. Статичны — уже и в «своём» шоке! В то же время, как и мышцы рта, с бледными и растрескавшимися, полными губами, медленно, но верно, расслабляются и захлопывают обе челюсти: с одновременного щелчка высоких и резких скул. Вместе с тем, как и кончик вздёрнутого носа — опускается вниз. Ну а белая же его рубашка, с белыми классическими брюками и под белые же лакированные туфли — отлично контрастирует на фоне… «Всего»! А и особенно — «пола». «Бездна» поймала «светлячка» — и оставила его уже и в «своей собственной» паутине: из которой нет выхода — как и нет «дна»!.. Но и так — лучше! Ведь и «так» — тише и… молчаливей. Люблю — тишину и… молчание! Присутствующие замолкают — не в силах сразу же отойти от ужаса и… шока, боли и потери. От потери… друга! А я снова перевожу эту же, левую, руку на девчонок и, мило улыбаясь, повторяю своё… «Требование»? Именно — требование. «Просьбы» для них — уже давно: пустой звук! Как и для меня же «пустой звук» — их «просьбы» и о пощаде. Из их глаз — льются слёзы. У них — истерика! И я даже уверена, что они… матерятся, спрашивая-повторяя: «За что?!». А я и не обязана — «отвечать». «Повторяю» — и вам!.. Если вы вдруг не поняли этого — сразу и вначале. Я не воспитатель в детском саду — и не буду по сто-пятьсот раз талдычить одно и то же!
Но вот, двое парней — всё-таки осмеливаются встать! Демон-брюнет. С короткими волосами, бритыми висками и оставшимися-отросшими волосами — в форме «ёжика», временами ещё и спадающими — на его узкий бледный лоб. Тёмно-карими глазами и чёрными густыми бровями — над чёрными же короткими ресницами. И с длинным, почти и «клювовидным» носом — над тонкими губами, к которым так и устремлены тупые, но и весьма же при этом «просматриваемые» скулы, «венчающиеся» грубым и резким подбородком! Его чёрная рубашка, закатанная в рукавах до локтей, была расстёгнута на три первые-верхние пуговицы и заправлена в чёрные же джинсы, «сомкнутые» чёрным кожаным ремнём и заправленные, в свою очередь, в чёрные высокие кожаные кроссовки. И ангел-блондин. С короткими светлыми волосами, выбритыми и уложенными — по типу первого. С серо-голубыми глазами — под высоким бледным лбом и широкими светлыми бровями: до которых — почти и доходят такие же длинные ресницы, спадая тенью, уже и сами, на его пухлые щёки; и длинный широкий нос — над узкими губами, что так и не дрогнули в его же привычной и «завсегдатой» улыбке, как и округлый подбородок. А мы ведь почти с тобой — подружились… Ты был — первым, кого я встретила на «потоке»; и с кем — ждала остальных… в свой и твой же: «первый учебный день»!.. Тогда твоя «белая» футболка и «светло-синие» джинсы с кучей дыр и разве только редким наличием ткани, почти свисающие с талии и ниспадающие на пол, почти и укрывая собой «белые» низкие кроссовки — казались чем-то: весёлым и… даже «забавным»! Нежели «сейчас» — когда хочется лишь увеличить количество «дыр» в них; и окрасить остальную «светлую» ткань — во что-то более: яркое и… «живое»! Они отваживаются — даже и подойти ко мне. А и тем более — «попытаться» отнять у меня пушку, лишив меня равновесия: ударив пару раз по коленям сзади. Но, увы и ах — для них, реакция у меня — куда лучше их! Удар правым локтём — в лицо, подсечка левой ногой — под ноги: так лишён равновесия — один. А второй — уже садится на колени по приказу… пули, ударившей в его же левое колено и пробившей его затем. Семь! Вижу, как рты остальных — раскрываются в… крике ужаса. И я даже почти уверена, что их голос — срывается затем: на писк и визг. Что у одних. Что и у других. И только тушь и тени, у девчонок, размываются и рассыпаются — по щекам! К худу ли, добру… Но уж и к чему-чему, а к этому «роду и подвиду толерантности» — мы ещё не подошли и не пришли. Даже — и не начали «идти»! А уж и «придём» ли к этому — вообще?.. Кто знает! Да и что уж говорить — о ногтях. Что там. Что и… «этам»! А там — и волосах и… Так же! Ну а для меня это, как и прежде всё, «пустой звук». Не-мой!
— Расстёгивай ширинку — раз уж и «сам» сел… — Говорю монотонно сидящему всё ещё и в луже собственной же крови на коленях парню. — Да не свою!.. «Его» — сначала. Не будь же «эгоистом» — хоть здесь и сейчас, в конце-то концов! Во-о-от… И давай — сделай ему: «приятно»! Такой, знаешь, крепкий… мужской… дружеский минет. Чтоб я поверила!
ebooksa