Услышав знакомое слово, немец повернул голову к Шелестову и с готовностью закивал.
– Ja, ja! Кamerad!
– Ладно, начали, – поморщился Сосновский. – Не нравится мне эта тенденция с увеличением количества Майснеров на квадратный километр. Ваше звание? Ваши имя и фамилия?
– Карл Майснер, – с готовностью ответил немец. – Унтер-офицер вермахта, Карл Майснер.
Отвечал он охотно, это Шелестов видел. Но глаза немца бегали по землянке, по лицам русских, собравшихся здесь. Что это? Недоверие, игра в настоящего Майснера или он просто боится, что ему не поверят и убьют его? К информации, что советские разведчики прибыли, чтобы найти тот самый портфель с документами, немец отнесся спокойно, но не бросился рассказывать, где этот портфель спрятан, и не торопил скорее отправиться к тайнику.
– Он нам не верит, Миша, – подсказал Шелестов.
– Мы ему тоже, – буркнул Коган, грея руки возле печки.
Майснер рассказал, что пытался пройти к линии фронта или хотя бы найти убежище до прихода советских войск, но ему это не удалось. Он убедился, что его ищут, что проверки на всех дорогах проходят очень тщательные. И он вернулся сюда, полагая, что партизаны или советская разведка все же появятся. Голодал он тут страшно, пока не приспособился просить подаяния в образе старухи. Немцев он не боялся, те слишком брезгливы, чтобы обращать внимание на грязную горбатую ведьму. А вот сострадание русских его поразило. Ему подавали, и подавали охотно. Даже вещи, которые он носил продавать или обменивать на рынок. Естественно, изображая немую старуху.
Сосновский рассказал, что офицер советской разведки Алексей Анохин, который завербовал Майснера, погиб при переходе линии фронта и группа вынуждена продолжать поиски без него. Первой задачей было спасение самого Майснера из-под ареста. Но разведчикам удалось установить, что Майснер числится без вести пропавшим. Сосновский рассказал о том, как и где происходила вербовка и как выглядел Анохин. Майснер только кивал, начиная верить, что эти люди именно те, за кого себя выдают.
– Когда к нам присоединилась вторая колонна, – рассказывал Майснер, – я понял, что операция вашей разведки может сорваться. Но другого такого случая может больше не представиться. И я вел машину и думал, как быть. И тогда я принял твердое решение похитить документы во что бы то ни стало. Я еще не понимал, с какими трудностями столкнусь. Тогда, на зимней дороге, мне казалось все простым. Я видел, в каком кармане у генерала ключ от цепочки. Меня смущал только полковник Фогель, офицер для особых поручений командующего. Как-то он на меня подозрительно смотрел. И, конечно, мне было страшно. Я ведь не знал, когда и в каком месте будет совершено нападение на колонну. Меня уверили, что нападавшие будут знать обо мне и не станут стрелять в меня. Но ведь это война, а на войне происходит масса случайностей. А потом это нападение…
Майснер рассказывал, как в самом начале атаки, после первого же взрыва на дороге, он буквально впал в ступор. Стрельба, взрывы, крики генерала за спиной. От бил водителя в спину и требовал ехать, пытаться вырваться из засады. А когда пулей Фогелю снесло полголовы, Майснер как будто проснулся. И начал действовать. Нет, не хладнокровно, а озлобленно, как будто хотел всем отомстить за свой страх, за долгие годы мучения многих народов, за дикость политики рейха, которая довела до этой страшной, беспощадной, жуткой по своим масштабам войны. Он увидел изуродованную голову полковника, достал пистолет из кобуры и просто пристрелил адъютанта, потом достал ключи из его кармана и отстегнул цепочку.
Пули свистели, несколько пуль попали в машину, со скрежетом пробив тонкий металл, разлетелось заднее стекло. Майснер открыл пассажирскую дверь и ползком выбрался из машины на снег. Прижимая к груди портфель с документами, он пополз, несколько раз перекатился и свалился в глубокий кювет. А когда дорогу заволокло удушливым дымом от горящего автомобиля, он, пригибаясь, побежал в лес. Майснер не понимал, почему в него не стреляли. Может быть, не заметили его бегства, может быть, заметили и как раз берегли агента. Он надеялся, что, отбежав от дороги, столкнется с советскими разведчиками и его с документами переправят в безопасное место. Но бой продолжался, и Майснер понимал, что группа советских разведчиков, скорее всего, погибнет или отойдет с боем. В любом случае ему надо сохранить документы и дождаться в безопасном месте русских.
– Где документы? – потребовал Шелестов, который устал слушать душевные терзания и словоизлияния немца.
Сосновский перевел вопрос.
– В дупле дерева, – помявшись, ответил Майснер. Было понятно, что ему стоило труда все же поверить этим людям и признаться. – Я прошел примерно километр, вышел к реке и увидел деревушку. Я не стал туда входить и сунул портфель в большое дупло старого дуба на опушке.
– На карте показать сможете? – Шелестов расстелил на столе топографическую карту.
Не менее четырех часов ушло на поиск того самого дерева. Шелестов уже начал подумывать о том, что Майснер морочит им голову. Злой как сатана, Сосновский молча шел рядом с немцем, и, казалось, только дай знак, и он тут же разрядит в него всю обойму пистолета.
– Кажется, вот здесь, – после долгого раздумья немец ткнул пальцем в северо-восточную окраину села Колтово.
Но неожиданно сам Майснер вдруг обрадовался. Наверное, интуитивно чувствовал, что угроза смерти идет за ним по пятам. Если русские не получат документы, то им незачем оставлять свидетеля их операции. Немец подбежал к раздвоенной березе, у основания которой образовалась приличная яма, прикрытая сверху обнажившимися корнями. Наверняка в прошлом году здесь была медвежья берлога.
– Здесь я шел, точно здесь шел, – торопливо заговорил Майснер. – Я еще хотел здесь портфель спрятать, а потом подумал, что от дождя документы могут испортиться, и тогда я зря их забрал из машины. Хотел место посуше найти. Вон туда надо идти!