Христианум Империум, или Ариэля больше нет. Том III

22
18
20
22
24
26
28
30

– Ты что ли меня убьёшь? – усмехнулся Аслан, сделавший шаг вперёд.

– Но ты же знаешь, что в чужой гарем заходить запрещено, – немного испуганно проговорил тщедушный человечек. Сабли у него на боку не было, и среди его свиты не видно было ни одного воина, а рука Аслана уже легла на рукоять сабли.

– Мы здесь по воле Аллаха. Ты что, станешь спорить во Всевышним?

– Конечно, не стану. Если так, то всё нормально. Хотите фруктов? – лицо человечка расплылось в медовой улыбке.

– Я – Аслан, сын эмира Измаила. Это мои друзья, – твёрдо проговорил Аслан, проигнорировав предложение хозяина гарема. – А ты кто такой, и что ты делаешь в этом дурацком саду?

– Я – любимый раб Аллаха. За мои заслуги Всевышний подарил мне этот прекрасный сад и неисчислимое множество прекрасных гурий, которые теперь составляют мой гарем.

– Ты мнишь себя имеющим заслуги перед Аллахом? – грозно спросил Аслан. – Кем ты был до того, как попал сюда?

– Горшечником, – грустно улыбнулся хозяин гарема. – Ничтожным горшечниокм, который никак не мог вырваться из нищеты. У меня была уродливая и сварливая жена, за другую я не смог бы заплатить калым, а ещё – множество оборванных грязных ребятишек, которые часто ложились спать голодными. Ни жена, ни дети меня не уважали, мы жили в убогой лачуге, я ничего не мог им дать, кроме презрения окружающих. А ведь я работал день и ночь, гнул спину за гончарным кругом, редко разгибаясь. Но горшки у меня покупали только такие же нищие, как я, а что они могут заплатить? Состоятельные горожане брезговали убогой лавкой ничтожного горшечника. Нищета стала моей неразлучной подругой, в её верности мне не приходилось сомневаться.

И вот великий султан начал войну, на военную службу приглашали всех боеспособных мужчин. Я никогда не держал в руках оружия, да и крепким здоровьем не отличался, а, если честно, то и храбростью не блистал. Но я пошёл к вербовщикам, потому что больше не мог переносить собственного ничтожества. Мне дали в руки ятаган, но едва только увидев, как я его держу, рассмеялись и хотели прогнать. Тут кто-то сказал, что на войне найдётся немало работы для таких доходяг, как я. Дескать, доходяги тоже нужны, чтобы не отвлекать на пустяки настоящих воинов.

Так я попал на военную службу. Во всей нашей армии не было осла, к которому относились бы хуже, чем ко мне. Я чистил сортиры, стирал грязную одежду, хоронил убитых, ухаживал за раненными. Питался объедками, побои сыпались на меня непрерывно. Но вот однажды наше войско понесло крупные потери, оружие начали раздавать всем подряд, мне тоже дали ятаган и поставили в строй.

Тогда я впервые почувствовал себя человеком. Очень меленьким, но человеком. Мулла говорил нам, что если мы умрём на пути Аллаха, то попадём в рай, а там чудесный сад, там прекрасные гурии. И я мечтал о рае, я представлял его себе во всех деталях. Я так хотел попасть в рай, что наконец поверил: я обязательно туда попаду. Я уже не хотел вернуться с войны, я хотел туда. Потом нас погнали в бой. Я бежал вперёд, ничего не соображая, до одури кричал: «Аллах акбар». Потом всё исчезло, а очнулся я уже здесь. В том самом раю, о котором мечтал. Аллах справедлив, он дарует счастье своим любимым рабам.

– То, что ты получил, слабо похоже на счастье.

– Ты сын эмира. Такие, как ты, никогда не удостаивали таких, как я, даже презрения. Мы были для вас всего лишь грязью под копытами ваших коней. А теперь посмотри на меня и посмотри на себя. Моя одежда в тысячу раз дороже твоей.

– Я одет, как воин, а ты – как пугало.

– Больше никто не смеет меня оскорблять!

– У меня нет желания тебя оскорблять. Но есть желание тебя понять. Этого ты, очевидно, тоже удостоился впервые в жизни. Это часть твоего счастья. Скажи, ты был хорошим горшечником?

– Я ненавидел своё ремесло.

– Вот в этом и была твоя главная беда. Твои горшки не покупали, не потому что ты был таким убогим, а потому что ты делал их без души, они просто были плохими. А о жене и детях ты когда-нибудь вспоминал?

– Ни разу с тех пор, как попал сюда. Они меня не уважали, а потому не достойны разделить моё счастье. Я был не нужен им тогда, они не нужны мне сейчас.

– А ты хоть кого-нибудь любил за всю жизнь?