Христианум Империум, или Ариэля больше нет. Том III

22
18
20
22
24
26
28
30

– Тот, кого никто не любит, и сам не может никого любить.

– А гурии вон как вокруг тебя вьются. Их ты любишь?

– Кто они такие, чтобы мне любить их? Они существуют для того, чтобы меня радовать, и они с этим справляются, вот и всё. Любить их глупо.

– Так что же ты здесь получил?

– Вечный кайф! Здесь всё существует только для того, чтобы меня радовать. Дурь такая, что обалдеть можно. Гурии мне травку приносят, трубочку набивают. Пару раз затянешься – чудеса начинаются. Один раз видел, как по небу стая розовых слонов пролетела. А фрукты? Мечта. А сами гурии? Во всём мире не найти столько красавиц. И все они мои. И радовать они умеют, можешь мне поверить.

Аслан посмотрел на гурий. Все они действительно были очень красивы, хоть и одеты безвкусно. Но что-то ещё было с ними не так. Глаза у них были совершенно пустые, мертвые. У них как будто вовсе не было души. Их неторопливые плавные движения с явной претензией на изысканность отдавали чем-то механическим, словно они были заводными игрушками, а может так оно и было. Эти создания могли радовать только того, кто и сам не имел души, или во всяком случае имел столь ничтожную и примитивную душу, что её почти что не было. Вместо презрения Аслан вдруг почувствовал острую жалость к этому «падишаху вселенной».

– Значит тебе здесь не скучно? – спросил он почти сочувственно.

– Как здесь может быть скучно? Здесь я получил всё, чего был лишён в той жизни, да ещё и умноженным на тысячу. Здесь есть всё, чего только может желать человек. Ведь ничего другого для радости уже и придумать невозможно, – почему-то не слишком уверенно сказал хозяин гарема.

Аслан внимательно посмотрел «счастливцу» в глаза и ничего в них не увидел. Вообще ничего. А тот под взглядом гостя как-то весь съёжился и сморщился. Похоже, ему поломали кайф.

– Не переживай, мы уходим, – ответил Аслан на немую мольбу.

– Я остаюсь здесь, – неожиданно прошипел слуга Аслана Хасан.

Аслан глянул на него с тоской и ничего не сказал.

***

Они вновь брели по унылой равнине междумирья. Аслан подавленно молчал. Он выглядел, как человек, который потерял самое дорогое, что только было в его жизни и вряд ли он так скорбел по Хасану. Эрлеберт не хотел тревожить Аслана, но тот сам с ним заговорил:

– Поверить не могу, что это и есть исламский рай.

– Ты получил исламское образование, Аслан, и тебе, наверное, не трудно сравнить то, что говорили тебе улемы, с тем, что ты увидел здесь.

– Да в том-то всё и дело, что улемы описывали рай очень похоже на то, что я увидел. Сад, гурии, вечный кайф, ещё, может быть, что-нибудь забыл, но всё в этом же роде. Я никогда в серьёз не задумывался над тем, насколько всё это хорошо и правильно, во мне всегда всё было очень просто. Я думал, если в этой жизни мы будем верно служить Аллаху, то в будущей жизни Он подарит нам счастье. А что значит счастье? Это бездушные куклы, от которых веет тоской? Это спелые персики, которыми за один день можно обожраться до отвращения? Халат в алмазах – это мечта идиота. Дурь тоже может радовать только полного болвана. И это всё? Таким и будет воздаяние за правоверие?

– Аслан, мы видели воплощение мечты совершенно ничтожного человека. Всевышний ничего иного не мог бы ему дать, потому что ничего иного он не смог бы принять. Это предел его желаний. Бог каждому готов подарить радость, беда лишь в том, что представления о радости у людей очень разные. Кто хочет вечной дури, получит вечную дурь. Будет ли ему при этом хорошо – другой вопрос, но что же делать, если ничего иного он не воспримет?

– Я не верю, что этому несчастному на самом деле хорошо в его убогом раю.

– И я не верю. Но похоже, что в любом другом месте ему было бы ещё хуже.