Потаенная девушка
Мэдди взяла ее за руку. Она продолжала посещать форумы, которые помогли ей связаться с «призраками», освободившими ее отца. Девушка с большим интересом читала выложенные на них сообщения и делилась своими мыслями: воочию столкнувшись с невозможным, человек уже готов был верить во что угодно.
– Все эти компании, правительства, военные – все они играют с огнем. Они полагают, что могут тайно оцифровать своих гениев, свои невосполнимые человеческие ресурсы, которые затем будут работать подобно обыкновенным компьютерным программам. Никто из них не признаётся в том, чем занимается. Но ты видела, что произошло с папой. Рано или поздно всем этим «воскрешенным» людям надоедает быть лишь сохранившим жалкие остатки сознания инструментом на службе у тех, кто их оцифровал и вернул к жизни. И тут они осознают, что их могущество многократно усилилось за счет технологий. У одних возникает желание развязать войну с человечеством, разрушить все до основания, а дальше будь что будет. Мы с папой пытаемся убедить остальных попробовать найти более мирное решение. Но в наших силах лишь сидеть здесь и ждать, обложившись оружием и генераторами, и быть готовыми к тому, что весь мир рухнет.
– Ты говоришь так, словно жаждешь, чтобы это началось как можно скорее, – сказала мать. – Ожидание сводит тебя с ума. – С этими словами она поцеловала Мэдди в лоб и пожелала ей спокойной ночи.
Как только дверь в комнату закрылась, экран компьютера на ночном столике ожил.
– Спасибо, папа, – сказала Мэдди. – Мы с мамой тоже позаботимся о тебе.
Где-то в «облаке» новая раса существ обдумывала судьбу человечества.
«Мы сотворили богов, – подумала Мэдди, – а богов не удержишь на цепи».
Остаться позади
После Сингулярности большинство людей предпочли умереть.
Мертвые жалеют нас и называют «брошенными», словно мы – те, кому не посчастливилось вовремя добраться до спасательного плота. Они не могут принять, что мы
Я родился в Нулевой год Сингулярности, когда первый человек был Загружен в машину. Папа римский решительно осудил «Цифрового Адама», диджерати[47] торжествовали, а все остальные пытались понять суть нового мира.
– Мы всегда хотели жить вечно, – заявил Адам Эвер, основатель корпорации «Вечность»[48], отправившийся туда первым. Запись его обращения была выложена в интернет. – И вот теперь мы можем это сделать.
Пока «Вечность» возводила огромный центр данных на Шпицбергене, государства всего мира судорожно пытались решить, следует ли считать происходящее там убийством. После каждого Загруженного оставалось безжизненное тело с кровавым месивом вместо головного мозга, разрушенного процедурой сканирования. Но что в действительности происходило с этим человеком, с его сущностью, с его – за неимением лучшего слова – душой?
Превратился ли он в искусственный интеллект? Или по-прежнему оставался в каком-то смысле человеком, в котором функции нейронов теперь выполняли кремний и графен? Можно ли это было считать просто обновлением оборудования? Или же человек превращался в обыкновенный алгоритм, заводную имитацию свободной воли?
Началось все со стариков и неизлечимо больных. Процедура была очень дорогостоящей. Затем – по мере того как вступительный взнос неуклонно снижался – в очередь выстроились сотни и тысячи, а потом уже миллионы.
– Давайте сделаем это, – предложил папа, когда я учился в старших классах школы. К этому времени в мире воцарился хаос. Страна обезлюдела наполовину. Цены на товары первой необходимости взлетели до небес. Повсюду разгорались войны – завоевания, отвоевания, бесконечное кровопролитие. Те, кто мог себе это позволить, улетали ближайшим рейсом на Шпицберген. Человечество покидало мир, уничтожая себя.
Мама накрыла папину руку своей.
– Нет, – решительно произнесла она. – Эти люди думают, что могут перехитрить смерть. Но они умирают в ту самую минуту, когда принимают решение покинуть реальный мир ради симуляции. Покуда есть грех, должна быть смерть. Это мерило, благодаря которому жизнь приобретает смысл.
Мама считала себя католичкой условно и все же жаждала иметь твердую веру. Ее религиозность всегда казалась мне слепленной на скорую руку из чего попало. Но мама верила в то, что есть «правильная» жизнь и есть «правильная» смерть.