– И как понять, что зрители следуют именно по той кривой, которую мы замыслили?
– Наверное, вы поступаете так же, как и любой рассказчик, – растерявшись, неуверенно ответила София.
Палладон молча ждал.
– И, наверное, устраиваете пробные показы и потом кое-что подправляете, – добавила София. На самом деле сама она не верила в пробные показы, считая, что именно целевые группы и изучение зрительской реакции и были той причиной, по которой другие киностудии выпускали такой мусор. Но она не знала, что еще сказать.
– Ага, – наконец сказал Палладон, хлопая в ладоши. – Но каким образом получить от зрителей на пробном показе обратную связь? Если опросить их после окончания фильма, они дадут лишь самые общие ответы, а кто-то попросту солжет, сказав то, что, как ему кажется, от него хотят услышать. Если же заставить зрителей показывать свою реакцию в реальном времени, нажимая кнопки во время сеанса, они станут чересчур скованными; к тому же люди не всегда способны правильно разобраться в собственных чувствах.
Под потолком кинозала висели шестьдесят видеокамер, каждая была направлена на одно конкретное кресло внизу.
Во время демонстрации фильма камеры передавали изображения в мощные компьютеры, где они последовательно обрабатывались различными алгоритмами распознавания образов.
Регистрируя едва различимые изменения лиц, вызванные расширением и сжатием кровеносных сосудов под кожей, компьютеры отслеживали кровяное давление каждого зрителя, пульс и уровень возбуждения.
Другие алгоритмы изучали выражения лиц: улыбки, усмешки, плач, нетерпение, раздражение, отвращение, гнев или просто скуку и безразличие. Измеряя движение определенных ключевых точек на лице (уголков губ, глаз, кончиков бровей), программное обеспечение различало тончайшие нюансы – например, между веселой улыбкой и улыбкой, вызванной симпатией.
Эти данные, поступающие в реальном времени, накладывались на каждый кадр фильма, показывая эмоциональную кривую каждого зрителя в процессе восприятия фильма.
– То есть с помощью пробных показов вы можете подстраивать свои фильмы чуть точнее, чем другие киностудии. Вот в чем ваш секрет?
Палладон покачал головой.
– «Большой Семи» – величайший творец в истории кино. Он не просто «подстраивает».
Больше семи тысяч процессоров были соединены в вычислительную сеть в подвале главного корпуса «Семафора». Именно там и обитал «Большой Семи», названный так то ли по «семиотике[50]», то ли по «семантике» (точно сказать не мог никто). «Большой Семи» был алгоритмом, главным секретом «Семафора».
Ежедневно «Большой Семи» генерировал ядра будущих высококонцептуальных сценариев, случайно выбирая вроде бы самые неподходящие предложения из базы данных: ковбои и динозавры, тактика времен Второй мировой войны в космосе, подводные лодки на Марсе, романтическая комедия с кроликом и левреткой в главных ролях.
В руках менее искусных художников все эти идеи никуда бы не привели, но «Большой Семи», основываясь на архивах «Семафора», имел доступ к эмоциональным кривым фильмов, добившихся максимального успеха, во всех жанрах. И эти фильмы можно было использовать в качестве шаблонов.
Выбрав ядро, «Большой Семи» генерировал вчерне сценарий, используя выбранные случайным образом элементы из базы собрания классических фильмов, добавляя самые последние тенденции в духе времени, почерпнутые из статистики поисковых запросов в интернете. Затем компьютер по этому сценарию создавал начерно фильм, используя персонажей и диалоги из базы данных, и представлял его для пробного показа.
Как правило, первая попытка оказывалась просто отвратительной. Зрители откликались эмоциональными кривыми, которые вели куда угодно, только не туда, куда нужно. Однако «Большой Семи» не унывал. Подтягивание откликов аудитории до желаемых результатов превращалось в проблему оптимизации, а с такими задачами вычислительные машины справляются превосходно.
«Большой Семи» превращал искусство в технологии.
Предположим, какой-нибудь десятиминутный отрывок должен был стать кульминацией. Если этого не удавалось добиться герою, спасающему гнездо с детенышами динозавров, «Большой Семи» заменял его сценой, в которой герой спасал семейство мохнатых протобобров и смотрел, приблизятся ли при следующем просмотре кривые к идеалу.