А где-то далеко огромные стада оленей[58]
Меня зовут Рене Таэ-О <звезда> <кит> Файетт. Я учусь в шестом классе.
Сегодня в школе нет занятий. Но день особенный не поэтому. Я очень волнуюсь и пока что не могу сказать вам, в чем дело. Я не хочу сглазить.
Мы с моей подругой Сарой работаем над домашним заданием у меня в комнате.
Я еще слишком маленькая и не могу создать свой собственный мир, но я очень счастлива в том мире, который мне дали мои родители. Моя комната представляет собой бутылку Клейна, поэтому я в ней никогда не чувствую себя взаперти. Теплый желтый свет заполняет комнату, постепенно угасая в бесконечности до полной темноты. Комната старомодная, такая, какие были много лет назад, когда дизайнеры все еще стремились намекать на какое-то сходство с реальным миром. Однако гладкая бесконечная поверхность вселяет чувство безопасности, опоры; это позволяет ощущать себя в замкнутом пространстве и в то же время снаружи. Мне моя комната нравится больше, чем комната Сары у нее дома, представляющая собой кривую Вейерштрасса: повсюду непрерывную, но ни в одной точке не дифференцируемую. Как внимательно к ней ни приглядывайся, она останется зазубренным фракталом. Определенно, это очень современно, но, когда я прихожу к Саре в гости, мне у нее неуютно. Поэтому гораздо чаще Сара приходит ко мне.
– Все в порядке? – спрашивает папа. – Вам ничего не нужно?
Он «заходит внутрь» и устраивается на поверхности комнаты. Проекция его двадцатимерной фигуры на это четырехмерное пространство начинается с точки, которая постепенно увеличивается до контура, пульсирующего ярко-золотистым цветом, хотя и нечеткого. Папины мысли заняты чем-то другим, но я ничего не имею против. Папа занимается дизайном интерьеров, а услуги компании «Хьюго <стрелка влево> <стрелка вправо> Файетт и З. Э. <идеограф КЯК[59] 4E2D> <идеограф КЯК 4E3D> Пей» настолько востребованы, что папа постоянно занят, помогая людям создавать мир их мечты. Однако только из того, что у него мало времени, чтобы быть со мной, еще не следует, что он плохой отец. Например, папа так привык работать в многомерных пространствах, что четырехмерное находит скучным. Но тем не менее он разработал мою комнату в виде бутылки Клейна, поскольку все специалисты сходятся в том, что ребенку лучше расти в четырехмерном пространстве.
– Мы готовы, – хором думаем мы с Сарой. Папа кивает, но у меня возникает ощущение, что папа хотел бы подумать со мной относительно причин нашего беспокойства. Однако в присутствии Сары он не решается. Постояв немного, папа исчезает.
Работа, которой занимаемся мы с Сарой, посвящена генетике и наследственности. Вчера в школе доктор Бау показал нам, как разделить наше сознание на составляющие алгоритмы, каждый из которых затем можно разложить на функции и подпрограммы и так далее, пока мы не дошли до фундаментального кода, до отдельных инструкций. Затем доктор Бау объяснил, что каждый из родителей дал нам часть этих алгоритмов, в процессе нашего рождения алгоритмы были перемешаны и выстроены заново, и в результате мы стали цельными личностями, новорожденными сознаниями, появившимися на свет.
– Какая грязь! – подумала Сара.
– Вообще-то это классно, – подумала в ответ я. Было так приятно осознавать, что все мои восемь родителей отдали мне частицу себя, однако эти части перемешались и объединились заново в меня, не похожую ни на одного из них.
Наша работа заключается в том, чтобы составить фамильное древо и восстановить свое происхождение до Древних, если такое возможно. Мне с моим древом гораздо проще, потому что у меня всего восемь родителей, а у каждого из них родителей было и того меньше. А вот у Сары родителей шестнадцать, и очень быстро крона ее древа становится густой.
– Рене, – перебивает нас папа, – к тебе гость. – Теперь его очертания совершенно четкие. Тон его мыслей подчеркнуто сдержанный.
За ним появляется трехмерная женщина. Ее образ не является проекцией из многомерного пространства: женщина так и не удосужилась уйти дальше трех измерений. В моем четырехмерном мире она выглядит плоской, неполной, вроде старых иллюстраций в школьном учебнике. Однако лицо ее прекраснее того, что у меня в памяти. С этим лицом я засыпаю, это лицо является мне во снах. Теперь день действительно становится особенным.
– Мама! – думаю я, и мне нет никакого дела до того, что тон моих мыслей совсем как у четырехлетней.
Мысль создать меня первоначально возникла у мамы с папой; затем они попросили своих друзей помочь, дать какую-то частицу себя. Я полагаю, способности к математике у меня от тети Ханны, а строптивость – от дяди Окоро. Я трудно схожусь с людьми, как и тетя Рита, и мне нравится, чтобы все было чисто и аккуратно, точно так же, как и дяде Ранг-Рею. И все-таки бо́льшая часть меня – от мамы и папы. На моем древе эти ветви я нарисовала самыми толстыми.
– Ты к нам надолго? – думает папа.
– Побуду какое-то время, – отвечает мама. – Я хочу кое-что ей сказать.
– Она по тебе скучала, – думает папа.
– Извини, – думает в ответ мама. На какое-то мгновение улыбка исчезает с ее лица. – А ты здорово с ней справляешься.