– Так странно… – сказал Марк. – Босоногая женщина в лесу, и вдруг – золотая брошь на платье. Почему?
Ангелина, слабо улыбнувшись, обернулась от холста.
– Это подсолнушек, – объяснила она. – Я вчера никак не могла уснуть, поэтому приняла транквилизатор. И увидела необычный сон. Девушка пришла ко мне из леса, стояла над моей кроватью и очень странно смотрела на меня. А у нее на груди был подсолнух. И знаешь что? Я ведь прекрасно понимаю, откуда взялся этот сон. И все не могу его отпустить. До сих пор не по себе.
– Откуда же? Расскажи мне.
– Может, переберемся на террасу? Я чайник поставлю…
Так они и сделали. Ангелина, при всей своей рассеянности, обладала сокровенным даром настоящей женщины – умела устраивать уют. Нет, не мещанский прилизанный уют с ровными салфеточками на телевизоре и искусственной пальмой в красивой кадке. Художница позволяла себе творческий беспорядок – часто швыряла книгу на пол возле кресла, в котором провела за чтением пару часов, на ее рабочем столе копились стаканы с недопитым чаем, и все-таки в пространстве, ею созданном, хотелось задержаться подольше. Она привносила в любое посещение что-то особенное, словно душу в него вдыхала.
На веранде почти не было мебели – старенький отсыревший диван, который Ангелина накрыла льняным непальским покрывалом в странных психоделических узорах. На потемневший от старости, изъеденный жучком деревянный стол поставила масляный светильник и несколько свечей. А еще вазочку с печеньем и другую – с карамелью «раковые шейки», бутылку кагора с винными бокалами, привезенными ею из Москвы, крошечные чешские чашечки с персонажами из «Алисы в Стране чудес». В углу – сандаловая ароматическая палочка, от кончика которой поднимается к полотку витиеватый бело-синий дымок. Казалось бы, ничего особенного, но эта атмосфера расслабляла Марка.
Сейчас задумчиво смотрел, как женщина разливает чай, – у нее была осанка танцовщицы и красивые, с приятной полнинкой руки, – и впервые подумал о том, что примерно так и должна выглядеть его пристань. Не то чтобы он был влюблен – в его-то возрасте, с его-то опытом с первого взгляда не влюбляются, – но что-то в этой женщине его влекло, необъяснимо манило. Она была намного старше тех, на ком обычно останавливался его взгляд. И выглядела совсем не так, как ему нравилось. Но в ней ощущалось нечто большее. Что-то на энергетическом уровне.
«Вера тоже была не из тех, кто мне нравится. Слишком тощая, слишком смешливая. А вот поди же ты!» – мелькнула мысль.
Вера…
Так странно, но Марк был моногамен, как воспетый сентименталами всех жанров и мастей долбаный лебедь. Для мужчины его наружности и образа жизни даже не то чтобы просто странно – почти унизительно. До появления Веры с ее веснушками, острыми коленками, щелью между передними зубами и голосом, который, казалось, резал душу на мелкие кусочки, жить было проще. Марк жил машинально, и ему казалось, что так и должно быть.
Ему было семнадцать, когда некая второкурсница Менделеевки, обладательница круглого, словно циркулем рисованного зада, аппетитных белых коленей и посредственного лица, соблазнила его прямо в туалете студенческого бара, куда он, собственно, и пришел в надежде на подобное приключение. До того случая Марк женщин нервно остерегался, зато после – мгновенно освоился и научился смотреть на них так, что большинство капитулировали, даже не дождавшись атаки. Это было весело. Как своеобразный спорт. Нет, он не влюблялся, но и циничным роботом не был – искренне очаровывался каждой женщиной, которая хоть ненадолго попадала в круг его внимания. У него был особый дар – находить красивое там, где другие и не пытались искать. В любой дурнушке мог найти тотемную, священную часть лица или тела. У той – белесые брови и ресницы, которые придают лицу почти порнографическую откровенность и одновременно милую беззащитность; у этой – нежные лопатки, а у следующей – усики над губой, присутствие которых делает темно-розовый рот еще нежнее. Женщины так любили Марка еще и потому, что видели себя красивыми в его глазах.
А потом появилась Вера. Появилась – и все испортила.
Его эмоциональную жизнь после Веры правильнее было бы охарактеризовать словом «выживание». Хотя внешне ничего не изменилось – Марк по-прежнему был легкомысленно дерзок, и самые разные женщины писали ему эксцентричные эсэмэски типа: «Я повешусь, если ты мне не перезвонишь», и он водил их в тихие ресторанчики на Бульварном кольце, опаивал «пинаколадой» и прочими дурацкими напитками, любимыми ими потом.
Ничего не изменилось – разве что из смысла превратилось в декорацию.
Ангелина разлила чай по крошечным, как будто игрушечным чашечкам и откинулась в кресле, плотнее запахнув на груди шаль. В скупом свете масляной лампы художница казалась красавицей из прошлого.
– Моя дочь, Даша, говорила что-то такое в последние дни… Это, конечно, была детская блажь. Она ведь у меня эмоциональная девочка, лунатик…
– Что же дочка говорила?
– Ей было страшно спать, – помолчав, ответила Ангелина. – Если честно, сейчас я кляну себя за то, что не слушала. Может быть, поэтому она собралась и уехала к маме. Даша говорила о своих страхах несколько дней подряд.
– Почему же ей было страшно? – тихо спросил Марк, начиная нервничать.
ebooksa