Нина недовольно повозилась:
– Нет, не так. Я же объясняю, из нашего мира только я и ты. Остальные местные. Они отдают энергию по своей воле. Из нашего мира «доноры» с большим энергетическим потенциалом, они только для высших чинов.
– Эти женщины что, сами позволяют творить с ними все эти ужасы? Для чего?
– Ты здесь недавно. Не знаешь, как местные живут. Военная диктатура – строй не самый приятный. Расстрелы, репрессии, тюрьмы, бунты и снова расстрелы. Сложно жить. Но выбор есть. Можно согласиться стать «донором» для правящей военной хунты и жить в одном из таких лагерей как этот. Здесь женщины одеты, накормлены. Для многих эта жизнь лучше той, что ждёт их за периметром.
– Их же «доят»? До смерти! Я видела, до чего они доводят женщин! Одна из них говорила из мешка, что сама так решила. Я тогда не поняла. Говорила мне, что у неё дети… – я затравленно замолчала, всхлипнула.
– Не реви! – гневно зашипела на меня из кустов Нина, – С ума сошла! Многие женщины приходят в такие лагеря от голода, холода, нищеты. Зато их родные – родители, дети, любимые попадают под защиту режима. Они никогда не станут «донорами» против их воли. А это тоже сплошь и рядом! Женщин здесь берегут. В казармы фургон за «донорами» приходит не как за тобой – каждый день, а только несколько раз в неделю. Одни и те же дамы не ездят по два раза подряд – накапливают энергию, работают, спят, восстанавливаются. А, главное, знают, что с их родными ничего плохого не случится, пока они здесь.
– Они же становятся продажными женщинами?! Это здорово, так ты считаешь? – я скривилась от отвращения.
– Молодая ты ещё, глупая. Нет в этом трагедии, польза одна. Если эти женщины солдат энергией не обеспечат, те «с голодухи» в город пойдут, к их детям, к их сестрам, матерям. Поняла? Они – мои героини, все, как одна!
– Но их же потом в мешках везут в топку! Это как?
– Это – оправданный риск. Всегда есть те, кто не накопил достаточно энергии и их «выпивают» до дна случайно. Есть те, кто сопротивляется, отдавая энергию. Тогда забирают силой, до последней капли. Это не худшая смерть, уж поверь!
– Так вот почему они на меня так смотрят – ко мне начало понемногу приходить понимание, – Я считала, что они меня ненавидят, потому что у меня здесь «особое, привилегированное положение», в котором все вы меня так убеждали. А, выходит, они просто меня жалеют? Зная, что они могут умереть сегодня или через неделю, а могут прожить ещё долго, а дни мои сочтены в любом случае?! Меня «выпьют» до дна неизбежно. Как всех девушек – «доноров» из моего мира до меня! А нет, сначала будут мучить и насиловать! – Я понимала, что у меня начинается истерика. Меня затрясло. Ноги стали будто ватные, в животе был холод, голова плыла.
– Как же Тамара? Лена? Маргарита? Ты? Как вы все можете делать то, что вы делаете каждый день? Как вы не разделили общее предназначение – стать кормом для этих чудовищ?! – я уже почти кричала.
Нина шикнула на меня:
– Если ты не возьмешь себя в руки, я ухожу немедленно!
Боковая камера на крыше домика любопытно развернулась и уставилась своим черным рыбьим глазом в мою сторону. Я вдохнула. Потом ещё и ещё. Глубокие вдохи. С натянутой улыбкой помахала переломленной ромашкой в её сторону. Какое-то время было тихо. Я боялась, что Нина ушла, но не смела развернуться и посмотреть.
– В этом никакого секрета нет – устало донеслось за спиной – Маргарита – сестра Алькальда, двоюродная. Тамара – тоже родственница какого-то генерала не здешнего. По связям устроили, для безопасности. Я. Что я? Меня Марат сюда устроил, после того, как наше «партнерство» прекратилось.
– Почему тебя не отдали солдатам? Им тоже, как Алькальду, твоя энергия не подошла? – язвительно спросила я.
– Нет. Помнишь, ты спросила, полюбила я его что ли, раз осталась? Я нет. А он любил меня очень сильно. Наверное, любит до сих пор где-то в глубине души. О том, чтобы отдать меня кому-то речи не было никогда. С первого дня с меня пылинки сдувал, заботился, лучше, чем о тебе сейчас заботятся. Хотел в жены взять. Энергия у меня оттого и не заканчивалась долго, что берег он меня, лишний раз не брал энергию.
В её словах мне послышалась какая-то теплота к человеку, который безжалостно лишил меня семьи, дома, привычной жизни. Я ощетинилась:
– Что ж ты не стала его женой, раз он такой распрекрасный был? А сидишь в кустах тут со мной?!