Испанский сапог. Нам есть чем удивить друг друга

22
18
20
22
24
26
28
30

— А ты думаешь иначе? — шутливо удивился он.

— Знаешь, что мне пришло в голову? Может быть, самое время уйти из жизни именно сейчас, когда все прекрасно?.. Ведь не будет же такое состояние длиться вечно. Опять нахлынут черные дни, раздражение друг другом, ужасные воспоминания…

— Марина, не надо об этом, — поморщился Илья Борисович. — Не надо все портить. Зачем? Никто не знает, что впереди.

— Почему? Я знаю, — легко и уверенно сказала она.

Нагорный недоуменно посмотрел на нее. Марина по-прежнему улыбалась.

— И что ты знаешь?

— Знаю, что через несколько мгновений мы врежемся в столб и уйдем из жизни в огне и пламени, — все так же улыбаясь каким-то своим мыслям, сказала она. — Уйдем вместе, чтобы оплатить все грехи и не грешить больше. Нас ждут небеса, мой дорогой!

— Марина, что за шутки? — чуть напрягся Нагорный. Нет, все-таки от последствий злоупотребления алкоголем не уйти. На женщин они действуют особенно быстро и бесповоротно.

— Знаешь, я могла бы тебе этого и не говорить…

Марина все прибавляла и прибавляла скорость.

— Но мне хочется, чтобы ты хоть немного задумался о нашей жизни перед ее концом. О том, что мы с нею сделали.

Илья Борисович вдруг явственно почувствовал, как у него на лбу проступила холодная испарина.

— Марина, прекрати. Зачем? Ведь все было так хорошо! Мы забудем обо всем…

Марина покачала головой.

— Промокни лоб платком, ты весь мокрый. А что касается того, чтобы все забыть… Забыть ничего нельзя. Можно только рассчитаться за все. И за мою бедную сестру тоже.

— Зачем ты опять вспоминаешь об этом? Сколько можно!

— А я никогда и не забывала. Я помнила об этом всегда. К тому же, наша смерть убережет тебя от новых убийств.

— Каких убийств? Что ты несешь? — не выдержал, сорвался Илья Борисович.

Спокойный, какой-то отрешенный голос Марины пугал его уже по-настоящему. Она не шутила. Она… она просто сошла с ума!

— Ты же готов убить этого старика с картиной, — спокойно сказала Марина, и опять прибавляя скорость. — Но дело в том, что старик завещал картину Ирине… Она теперь принадлежит ей.