Арина Родионовна уходит.
Пущин (снимает сюртук, засучивает рукава). А я несусь в Москву. Решил заехать.
Пушкин. Вот мыло. (Начинает сливать Пущину на руки.) Не побоялся, Ваня?
Пущин (моется). Все отговаривали, стращали. Ты же под двойным надзором. Но как же я мог, понимаешь, проезжать отсюда в ста верстах и не заехать. Ведь, пять лет не виделись. Пять лет! Да жаль, я у тебя всего на несколько часов. Все служба!
Пушкин. Ах, как плохо! Да неужто это ты? Погоди, вот тут еще осталась мыльная пена. Кого видел в Петербурге? А я, представь, всю ночь не спал. Как будто чувствовал!
Пущин. Хорошо тут у вас. Места какие! Леса, холмы.
Пушкин. Почему ты ушел из армии? В надворные судьи? Баратынского видел?
Пущин. Всех видел.
В дверь просовывается девичья рука с чистым вышитым рушником. Пушкин берет рушник и подает Пущину.
Пушкин. Вышла ли первая глава «Евгения Онегина»? Не знаешь?
Пущин (вытирается). Вышла. Ну, брат, спасибо за «Онегина»! (Мокрый, целует Пушкина.) Ты будешь умываться? Давай солью!
Пушкин. Да. Лей, не бойся.
Пущин. Вода у вас студеная. Со льдом.
Пушкин (моется). Лесная. Про меня что-нибудь говорят там, в Петербурге? Или позабыли совсем?
Пущин. Ты, брат, и сам не подозреваешь, какая вокруг тебя любовь. Какая слава шумит над этой взбалмошной головой. (Ерошит Пушкину волосы.).
Пушкин. Трудновато поверить в собственную славу. В этой берлоге.
Пущин. Трудновато.
Входят Арина Родионовна и застенчивая девушка с длинными русыми косами. Девушка несет поднос с закусками. Ставит его на стол, кланяется Пущину и убегает. Арина Родионовна собирает со стола книги, расстилает скатерть, накрывает на стол. За окнами совсем рассвело. Утро ясное, тихое, и далеко на взгорьях снега уже озарены оранжевым блеском раннего солнца.
Пушкин. Садись к столу, Ваня.
Пущин. Начнем с напитка вдовы Клико? С шампанского.