Сейчас? Но как же магический обряд первой брачной ночи?
Прежде чем Крэйден успел возразить, нежная девичья ладонь опустилась на его шею, заставив склонить голову. Глаза Элады — тёмные глубокие омуты — оказались невероятно близко. Он утонул в её широких зрачках. Упал в чужую душу, будто в открывшуюся воронку портала.
А потом губы встретились.
Кто первым потянулся за поцелуем, Крэйден не понял, да и неважно это было: случившееся стало для него откровением.
Как он говорил раньше? Какое удовольствие пробовать чужую слюну.
Глупец! Сколь многого он не знал!
Губы Элады были мягкими и сухими. Каждое их движение посылало сладкую волну прямо в пах. И в мозг.
Они изучали друг друга, и что-то голодное, тёмное зарождалось у Крэйдена в груди. Тянуло, дёргало, мучительно ныло под рёбрами. Требовало чего-то.
Чего?
Элада тихо застонала. Рука Крэйдена накрыла её затылок, вынудив ещё больше запрокинуть голову. Неспешные, изучающие касания не утоляли жажду, и он углубил поцелуй, скользнул языком между приоткрытыми губами, покорно его впустившими.
Блаженство.
Кто бы мог подумать, что чужой рот способен стать источником наслаждения? Не чужой — любимый. Только любимый.
С рычанием Крэйден смял девичьи губы, ворвался в желанный рот, завладел им с алчностью хищника.
Боги, он готов был заниматься этим вечно — целовать Эладу до конца своих дней.
— Подожди, — красная, запыхавшаяся, она упёрлась ладонью ему в грудь.
Ещё одно удивительное открытие этого вечера: он, ледышка, бревно, заласкал женщину так, что той понадобилось отдышаться.
Жадный хищник внутри не позволил выпустить добычу из объятий. Крэйден отстранился не более, чем на сантиметр, продолжая крепко обвивать тонкую талию. В ушах шумело. Сердце колотилось, как сумасшедшее.
— А говорил… — Элада всё ещё задыхалась, — что не испытываешь желания.
Крэйден снова потянулся к её губам.
*