Антология сатиры и юмора России XX века. Том 2. Виктор Шендерович

22
18
20
22
24
26
28
30

— Жалко Федю. Пропадет без присмотра.

У Кольцевой он сказал:

— А эта… башня твоя… ничего!

— Башня что надо, — отозвался Уваров, жалея о пропущенной корриде.

Прошло еще несколько минут.

— Но Останкинская повыше будет, — отметил таксист.

— Повыше, — согласился Уваров.

Ничего, кроме правды[6]

В первый раз Паша Пенкин заподозрил неладное осенью, когда биологичка изрисовала ему весь дневник «парами», а в четверти вывела «четыре», хотя Пенкин ничего такого не просил.

Человеком он был неученым, но любознательным — и нашел случай заглянуть в классный журнал, где напротив своей фамилии обнаружил совсем не то, что значилось в дневнике.

«Как же это так?» — спросил он себя и, не найдя ответа, принес на урок жабу и подложил биологичке на стол. Жаба, в отличие от успеваемости, была настоящая, и училка пол-урока орала как резаная, но месть не утолила Пашину душу.

Вопрос, мучивший Пенкина, оставался без ответа. Он был совсем юн и не знал, что за низкий процент успеваемости учителей лишают сладкого прямо на педсовете.

Но когда, не переставая плеваться комочками промокашки, коллектив шестого «А» принял повышенные обязательства по учебе, Пашу вдруг осенило. Он начал связывать явления.

Вдруг вспомнился Пенкину щенок ирландского сеттера Джим, за которого он отдал транзисторный приемник «Турист». «Турист» перекочевал к угреватому сельскому переростку, а щенок вырос и стал удивительно похож на отечественную дворняжку. Пенкин, вздохнув, переименовал Джима в Шарика, но от родительских прав не отказался…

Он начал всматриваться в жизнь; он украл из школьного буфета килограммовую гирьку и взвесил ее. Гирька недотягивала тридцать граммов, и Паша гирьку не вернул.

В его жизни наступила пора прозрения: он понял, что слова вообще не имеют с жизнью ничего общего — как гипсовые уродцы под вечным салютом в пионерлагере, где есть футбол, речка и сладкий компот…

Была зима. Уроков Пенкин не учил, получал что давали и жил в свое удовольствие, пока однажды на физике не получил записку следующего содержания: «Пенкин! Пойдем в кино на «Ступени супружеской жизни»?»

Под посланием стояли инициалы А. К. — оба с барашками-вензельками.

Он пошарил взглядом по классу, наткнулся на внимательные темно-серые глаза Анечки Куниной — и кивнул.

После школы Паша помчал в кино, отстоял очередь и на единственный рубль купил два билета на вечер. Дома он понял, что полюбил навек; бродил как лунатик по квартире, обеда не ел, уроков не учил, полчаса расчесывал у зеркала вихры, а потом час простоял у входа в кинотеатр и промерз, как собака, без всякой пользы: без пользы, потому что А.К. не пришла, а промерз, потому что обещали минус два-четыре, а стукнуло минус десять.