— …солдатиков тебе принес, — продолжал тем временем старичок. — Ты же просил у меня солдатиков, Сереженька!
С этими словами он шагнул вперед и опорожнил свой треклятый мешок. Туча пыли скрыла обоих. Зеленая оловянная рать, маленькие, в полпальца, танки и гаубицы посыпались на пол кузовковской прихожей, а старичок снова завел свои варварские припевки.
— Вы что? — завопил Кузовков. — Не надо тут петь! Прекратите эту шизофрению! Какие солдатики!
— Наши, наши, — ласково успокоил его певун. — Советские!
Тут Кузовков молча обхватил рождественского гостя поперек зипуна, вынес на лестничную клетку и посадил на ящик для макулатуры.
— Так, — сказал он. — Ты, кащенко. Чего надо?
— Сереженька! — простер руки старичок.
— Я те дам «Сереженька», — посулил Кузовков, которого уже лет двадцать не называли иначе как по имени-отчеству. — Чего надо, спрашиваю!
В ответ старичок пал на кузовковское плечо и горько заплакал.
— Да дедушка же я! — всхлипнул он наконец. — Дедушка Мороз! Подарочков принес… — Старичок безнадежно махнул рукавицей и начал утирать ею слезы. — Солдатиков, как просил… А ты… С Новым годом тебя, Сереженька! С Новым, тысяча девятьсот пятьдесят первым!
Настала глубокая тишина.
— С каким? — осторожно переспросил наконец Кузовков.
— Пятьдесят первым…
Старичок виновато заморгал белыми от инея ресницами и потупился.
Кузовков постоял еще, глядя на гостя, потом обернулся, внимательно посмотрел вниз. Потом присел у кучки оловянного утиля.
— Действительно, солдатики, — сказал он наконец. — А это что?
— Карта, — буркнул старичок, шмыгнув носом.
— Какая карта? — обернулся Кузовков.
— Кореи, — пояснил гость. — Ты в Корею хотел, на войну… Забыл?
— О господи, — только и сказал на это Сергей Петрович. И, помолчав, добавил: — Где ж тебя носило сорок лет?