— Рожу сына, станет президентом.
— Правильно, — одобрил Коган. — А до тех пор можно и на пособии посидеть.
— Плевать! — сказал Янкелевич. — Свободный человек в свободной стране! В Америке никому не будет до меня дела.
— Сеня, — сказал Коган. — Оставайся у меня и перестань ходить на работу. Через неделю о тебе никто не вспомнит.
Еще выпили.
— Ты хочешь в Америку, — уточнил ситуацию Коган, — и у тебя нет там какого-нибудь завалящего дяди?
— Никого, Яша, — пожаловался Янкелевич. — Двести миллионов американцев — и хоть бы одна собака оказалась родственником!
— Ну так возьми статус беженца, — пожал плечами Коган.
— Я? — удивился Янкелевич. В нем было метр восемьдесят два, и до сих пор в пиковых ситуациях разбегались от него самого. — Я — беженец?
— А что, — ехидно поинтересовался Коган, — тебя никогда не называли жидовской мордой?
— Почему? Называл один, — вспомнил Янкелевич. — Потом, правда, извинялся.
— Чего это он вдруг извинялся? — саркастически вопросил Коган, которого называли всю жизнь, а не извинились ни разу.
— Я сделал ему больно, — объяснил Янкелевич.
— Чертов разрядник, — сказал Коган. — Устроить тебе статус?
Через несколько дней Янкелевич как бы случайно забрел в парк имени Горького, где аккурат в этот час собралась на митинг вся «Трудовая Россия». Операция, задуманная Коганом, началась блестяще: уже на второй минуте папу будущего президента США начали мочить.
Янкелевича били кастрюлями, древками знамен и просто кулаками. Больше всего в эту минуту Янкелевич боялся, что не выдержит и убьет какого-нибудь трудящегося над ним россиянина. Он закрывал голову, которую с детства ценил больше других частей тела, и старался думать о приятном — например, о корреспонденте Би-би-си, который по наводке хитроумного Когана должен был снимать эту экзекуцию.
Имея на руках такую пленку, можно было пинком открывать двери американского посольства — поэтому, получая по шее рабоче-крестьянской кастрюлей, Янкелевич улыбался загадочной улыбкой Джоконды.
Он не знал, что к этому времени «Трудовая Россия» давно вытащила жидовского корреспондента из жидовской «Тойоты», набила ему его жидовскую морду, разломала камеру и мелко нарезала жидовский кабель…
— Не получилось, — признал Коган. — Извини.
— Ничего, — сказал Янкелевич. По распухшему лицу мысли читались с трудом.