Антология сатиры и юмора России XX века. Том 2. Виктор Шендерович

22
18
20
22
24
26
28
30

— Все? — раздалось с верхней полки.

— Все, — подтвердил Алексей. — Теперь давай ты чего-нибудь смешное расскажи.

И налил.

— Хорошо, — согласились с верхней полки. — Это тоже в армии было. Пошел я как-то в самоволку. Только из гарнизона выбрался, гляжу — патруль. А первым здоровенный такой старшина шагает, рожа репой, увидел меня, сразу глазки кровью налились, как у кабана. «Ко мне-е!» — кричит. Ну, я, конечно, — ноги, а этот — за мной. Здоровый, мерин. Я от него туда, сюда — как заяц… Все-таки догнал он меня, урод…

Тут брюнет свесился с полки и пояснил:

— Спортсмен был, наверное, — и, снова улегшись, продолжил: — Ну вот. На путях железнодорожных меня догнал — и как даст сзади своей колотушкой. Я упал, башкой обо что-то трах — и все, ничего не помню. Очухался на гауптвахте. Десять суток на воде и хлебе строевой шаг отрабатывал. И как раз на десятый день — от сотрясения, видать — у меня способности открылись…

— Какие способности? — поинтересовался Константин.

— Порчу насылать могу, — пояснил брюнет и, свесившись вниз, доброжелательно оглядел присутствующих.

Детина так и сидел с невыпитым коньяком наперевес. Колеса стучали в полной тишине.

— А у меня тоже было смешно, — поделился вдруг Константин. — Я в медсанбате служил. И вот, значит, как- то зимой привозят нам старшину с во-от такими яйцами! Отморозился. На рельсах сидел, имбицил. Ну, колем ему гадость всякую, колем… Глядим — совсем они у него маленькие становятся. Недели через две фельдшер меня и спрашивает: мы чего ему колем? Я говорю: откуда мне знать? Он тогда посмотрел и говорит: ох ты, мать-перемать, я ж ему не ту концентрацию херачу! Хорошо, говорит, заметили, а то бы совсем в горошину съежилось у парня, а ему на дембель…

Константин закончил свой рассказ и в тяжкой тишине захрумкал огурцом. Детина так и сидел со стопкой в руке. Рот его был открыт.

— А я… — раздалось вдруг из угла.

Говорил кришнаит.

Брюнет свесился со своей полки по пояс, Константин перестал жевать. Детина медленно поставил на столик нетронутую стопку и повернул к читателю «Бхагават-Гиты» голову с парой раскаленных глаз на буром лице.

— Ты еще?.. — захрипел он. — Ты еще будешь?.. Не было тебя нигде, вообще не было, врешь!

— Я никогда не вру, — сказал кришнаит и, покраснев, потупился. — Мне нельзя. — Он поднял глаза, они сияли светом последней истины. — Послушайте! Однажды, в прошлой жизни, когда я был яйцом… обыкновенным мужским яйцом…

Поезд разрезал тьму, а может, тьма поглощала поезд — и все зависело только от того, с какой стороны смотреть.

Вечное движение[32]

Этюд

— «Оф… фен… ба… хер!» — прочел Карабукин и грохнул крышкой пианино.

— Нежнее, — попросил клиент.