Зов Дикой Охоты

– Что ж, госпожа, если никто здесь не желает защитить ту, которая защищала вас и вашу тайну, – пусть будет так.

С этими словами он развернулся и направился прочь.

– Постой! Куда же ты? – с тревогой спросила Морна.

– В столицу.

– Вальтен не за тем сохранил тебе жизнь, чтобы ты так глупо распорядился ею. Людям нужно то, что ты несёшь в себе! Я ведь вернула тебе твоё волшебство, Тиллард. Останься с нами, дари свою музыку в час, когда последние искры древней магии перестанут петь для нас.

Тиллард поколебался лишь доли мгновения.

– Я буду верить в справедливость Отцова Суда, госпожа, – ответил он. – Волшебство ещё не настолько оставило людей, чтобы в нашей жизни не оставалось места чуду. Возможно, в этот день ради моей королевы меч в моих руках запоёт не хуже, чем пели арфа и лютня.

XLIII

Весть была разослана. Вальтен даже отправил гонцов в Валлу, но сомневался, что они достигнут короля-друида вовремя. В первые дни он всё же хотел рискнуть и подговорить к поединку Торана или кого-то ещё из самых верных своих рыцарей и военачальников, но его остановило сомнение, которое он вдруг увидел в глазах своих людей. С абсолютной ясностью Вальтен понял, что, если расскажет им о своём плане – они окончательно потеряют доверие к Риане… и к нему, поверят слухам, распущенным Сотаром, что он и правда был под чарами Фэйри. Яд, пролитый жрецами, был сильнее, чем предполагал король, – яд тех же сомнений, что пытали его самого. Его люди любили королеву Риану, и им трудно было увидеть в ней возможного врага. Они верили в справедливость Отцова Суда и – как и он сам – надеялись, что каким-то образом её невиновность будет доказана.

Возможно, он и правда был под чарами Фэйри – слишком сильна была буря чувств, бушующая в нём. Он потерял способность мыслить трезво, запутался в хитросплетениях ловушки, из которой не было выхода. Никто не мог помочь ему, и в этом ощущении оставленности само общество людей, в котором он чувствовал себя ещё более одиноко, стало ему невыносимо. В итоге Вальтен заперся в своих покоях, не принимая никого. Все, кто приходил к нему, только напрасно ожидали перед запертыми дверьми. Никто так и не принёс ему желанную весть о том, что вызов ему был брошен, а ничто иное его не интересовало.

Особенно тяжело было отказать во встрече Риане. Она находилась под стражей в своих покоях – не столько для того, чтобы люди были защищены от её чар, сколько для того, чтобы сама она была защищена от жрецов и их клеветы. Королева пришла в сопровождении своих воинов… но увидеться с ней Вальтену сейчас было ещё более невыносимо. Велико было искушение спрятать её от всех, отослать в Валлу – куда угодно, лишь бы спасти! – но он слишком хорошо знал цену, которую придётся за это заплатить.

Побег докажет её вину.

Народ перестанет верить в силу его внутреннего стержня и трезвость его мысли, поверит в слухи, распускаемые жрецами о том, что и сам он сдался Блуждающим Теням.

Сотар вынудит его начать войну против Валлы…

За день до Священного Поединка ему так и не пришло ни единой вести. Вальтен всё же решил встретиться с Рианой, хотя безумные мысли рискнуть всем ради того, чтобы спасти её, так и не покинули до конца его разум. Но выйти из своих покоев он не успел, потому что сегодня ещё один человек попросил о встрече – тот, кого король никак не ожидал увидеть. Лаэдр служил Отцу вместе с Сотаром ещё со времён короля Радднира. Он был одним из самых сильных, самых влиятельных и мудрых жрецов. Тем более странным и неприятным был его визит.

Жрец вошёл и поклонился королю с гораздо бо2льшим уважением, чем то, которое когда-либо проявлял Сотар.

– С чем ты пришёл, достойный служитель Отца? – спросил Вальтен. – Я при свидетелях дал слово, что буду защищать вашу честь на этом Суде. У вас ещё остались какие-то сомнения?

Лаэдр держался со спокойным, безмятежным достоинством, но в его глазах Вальтен увидел горечь и скорбь, отразившую его собственную.

– Мой благородный король, я пришёл рассказать то, за что тебе, возможно, захочется казнить меня на месте, – ответил жрец. – Ты волен сделать это, но прежде прошу – выслушай меня до самого конца. Я вверяю свою жизнь Отцу и тебе. После моего рассказа суди меня так, как должен был ещё много лет назад.

Оцепенение, сковавшее разум короля в эти дни, вдруг отпустило его. Мысли стали кристально ясными, незамутнёнными смешанными чувствами.