— Король хочет сбежать за границу — не выйдет, — сказал кто-то за спиной у генерала.
— Нет, это он хочет увильнуть от пасхальной службы, чтобы присягнувшему священнику не исповедаться.
Лафайет повернул коня так, чтобы его было видно и с площади Карусели, и с Королевского двора. Он вскинул руку, требуя внимания:
— Послушайте!
Головы начали поворачиваться в его сторону, гомон слегка утих.
— Народ! Солдаты! Я привез вам из Нового Света свободу не для того, чтоб вы употребили ее во зло!
Раздался громкий и дружный смех.
— Вы же сами говорили, — крикнул кто-то, — что восстание — священный долг! И что теперь? Кишка тонка?
Снова хохот, шумливые выкрики… Лафайет выхватил пистолет и выстрелил в воздух.
— Я подниму красный флаг[9], — объявил он в наступившей тишине.
— Ну-ну, попробуй, — ответили ему сразу несколько голосов.
— Раз вы упорствуете в своем неповиновении, я слагаю с себя обязанности командующего!
— Давно пора! Скатертью дорога!
…Король подозвал дворецкого:
— Верните прислугу из Сен-Клу, — сказал он ему вполголоса, — похоже, сегодня мы никуда не поедем.
— А ну, о чём вы там шепчетесь? — Здоровенный детина схватил дворецкого за плечо, развернул к себе и сбил с ног ударом в лицо. — Аристократы чертовы, контрреволюцию замышляете!
На дворецкого набросились, порвав на нём фрак, потащили в сторону, то и дело награждая тумаками и крича: "На фонарь!"
— Господа, отпустите его! — Мария-Антуанетта высунулась в дверцу кареты. — Это наш слуга, он ни в чем не виноват, он слушал распоряжения короля!
Несколько национальных гвардейцев пробились на помощь к дворецкому с залитым кровью лицом и увели с собой. Вернувшись в карету, королева вскрикнула: напротив сидел избитый маршал де Дюрас — без шляпы и парика, с оторванным рукавом мундира, с большой ссадиной на лбу и заплывшим глазом; король успел втащить его внутрь.
— Королеву в монастырь! Королеву в монастырь! — скандировали на площади.