…Пришли два адъютанта Лафайета, которые казались искренне опечаленными. Адриенна не выпроводила их сразу — усадила, поговорила, словно ласковая мать с огорчившими ее детьми. Уходя, они поклялись, что подобных безобразных сцен больше не повторится, лишь бы командующий вернулся. Адриенна почувствовала себя неловко: правильно ли она поступала до сих пор? Не слишком ли обрадовалась своему счастью — наконец-то муж снова дома, рядом с ней и детьми, они могут уехать в Шаваньяк? Не заслонило ли это мелкое, личное счастье великое дело, ради которого живет Жильбер? Супружество — это когда двое вместе тянут одну упряжку, жена — помощница своего мужа, а не собственница. Да, пожалуй, зря она жалела своего времени для пришедших извиняться, впредь она будет умнее. Если придет кто-нибудь еще, она вновь поговорит с ним по душам, ведь только так и можно привлечь людей на свою сторону — одного за другим, терпением, добротой…
Но следующим пришел Сантер.
— Сожалею, генерал не может вас принять, — ледяным тоном произнесла маркиза.
Внутри нее всё дрожало от гнева и отвращения: этот выскочка, парвеню, лавочник, присвоивший себе чужое достоинство, хотел убить ее мужа — самого лучшего, самого благородного из людей!
— Ну что ж, мы понимаем, — сказал Сангер, пряча глаза. — Вот.
Он положил на круглый столик узкую продолговатую коробочку и тотчас ушел.
Поколебавшись, Адриенна заглянула под крышку. Там лежал веер из бумаги, раскрашенной акварелью. Посередине — грубо намалеванная картинка, изображающая "День кинжалов, или День оплеух", а по краям — неуклюжие вирши какого-то стихоплета, прославляющие генерала Лафайета, одно имя которого обращает в бегство трусливых аристократов. Сложив веер и брезгливо упрятав его обратно в коробку, Адриенна попросила лакея больше никого не впускать и сказать на кухне, чтоб подавали обед.
14
Дворцовые слуги спали прямо на полу. Взяв на руки дофина, наряженного в платьице, Аксель фон Ферзен осторожно лавировал между спящими, велев Марии-Терезе и гувернантке, маркизе де Турзель, идти за ним след в след. Всё было рассчитано по минутам: как раз сейчас меняли караулы; ни в коем случае не задерживаться, тогда они выскользнут из дворца незамеченными. Вот и лестница. Тсс. На крыльце дожидались Эрнестина и ее отец. Девочки обнялись, послышались всхлипывания. Некогда, некогда. Быстро в карету, пока вас никто не увидел, ночи светлые.
Где-то пробило одиннадцать часов. Отлично. Ферзен взобрался на козлы и тронул лошадей.
Карета ехала шагом по набережной вдоль Лувра, лошади сонно кивали головами. На Сене слегка покачивались лодки, закрытые брезентом; несколько прохожих торопились к Новому мосту. Обогнув Лувр, Ферзен доехал до улицы Карусели и свернул в узкую и темную улочку Эшель, остановившись у фарфоровой лавки. Церемония отхода ко сну должна уже завершиться.
Первой появилась Мадам Елизавета. Ферзен сидел как на иголках: с колокольни Сен-Жермен-л’Осеруа донеслось двенадцать ударов, а короля всё нет! А, вот и он. Людовик спешил к карете, отдуваясь. Лафайет и Ромёф совершенно некстати явились пожелать ему доброй ночи; если бы он попытался оборвать беседу, это вызвало бы подозрения. Да, конечно. Со времени своей последней отставки, продлившейся всего четыре дня, Лафайет особенно рьяно исполняет обязанности цербера.
Четверть первого. Где же Антуанетта? Неужели ей не удалось выскользнуть из дворца? Она должна была спуститься по потайной лестнице в спальню своей обер-камеристки, охраны там нет! Половина первого. Ферзен слез с козел и пошел к Лувру. Едва он выглянул с улицы Эшель, как услышал торопливые шаги и сбившееся дыхание. Антуанетта. Её глаза блестят под оборкой чепца, губы полураскрыты. "Я заблудилась, свернула не туда…" Он взял ее за руку, почувствовав волну ее тепла, повел за собой, точно маленькую девочку. Подсаживая в карету, вдохнул аромат ее духов — легкий цветочный запах, роза и жасмин с оттенком сандалового дерева и сладковатой амбры…
Аксель встряхнул вожжами, взмахнул бичом. Нужно торопиться, они задержались на целых полтора часа…
Заставу Виллетт он выбрал неслучайно: там сегодня вся охрана веселится на свадьбе, они смогут выехать без помех. Вот и зеленая шестиместная берлина с лимонно-желтыми колесами; маркиз де Бриж нервно расхаживает возле нее. Дофин уснул; король сам перенес его в берлину. Вроде бы ничего не забыли… Документы! Вот ваши паспорта. Маркизе де Турзель придется сыграть роль баронессы Корф — вдовы русского полковника, направляющейся во Франкфурт вместе с двумя дочерьми, их гувернанткой, мадам Роше (Антуанетта), своим управляющим Дюраном (Людовик), компаньонкой по имени Розалия (Елизавета) и тремя слугами.
Шестерка лошадей резво бежит по дороге, маркиз де Бриж влез в форейторские сапоги[10]. Если не сбавлять темп, возможно, отставание удастся наверстать. До рассвета, наверное, еще час. Бонди, первая почтовая станция. Неказистый дом с черепичной крышей. "Слуги" (три бывших телохранителя, выбранных Антуанеттой) должны быть уже здесь. Господи, что это? Кто их надоумил надеть ливрею желтого цвета? Точно такие же носят слуги принца Конде, который сейчас в Кобленце вместе с Артуа! Ещё не хватало, чтобы… А, ладно, теперь уже поздно.
Антуанетта вышла из кареты, чтобы попрощаться. Поблагодарив Ферзена за всё, Людовик отошел в сторонку и отвернулся. Алекс поцеловал маленькую руку с изящно вылепленными пальчиками (он помнил форму каждого из них наизусть), но не спешил отпускать ее; Антуанетта руки не отнимала. Он смотрел в ее лицо, едва угадывавшееся в предрассветном сумраке; ее зрачки метались, словно она срисовывала его образ в альбом своей памяти, черточку за черточкой. Пора. Двое на козлах, двое на запятках. Свистнул бич, спицы на колесах слились в светлый круг.
Оставшись один, Ферзен направился к почтовой станции. Будем надеяться, что дальше всё пойдет по плану, каким бы он ни был, "баронесса" встретится со своими камеристками, а гусары доставят "казну" по назначению. Во Франции графу делать больше нечего. Как только ему приготовят лошадей, он уедет во Фландрию.
"Декларация Людовика XVI ко всем французам по выезде его из Парижа".
Лафайет ощутил подступающую дурноту и сел на первый попавшийся стул. Пачка исписанных листков дрожала в его руке — лакей нашел это утром на кровати вместо короля. Всего восемь часов назад Лафайет беседовал с Людовиком в этой самой комнате. Наверняка "Декларация" уже была написана и где-то спрятана. Надо отдать должное его величеству: он ничем себя не выдал. Боже мой, что он наделал, что он наделал!
ebooksa