Удержать любой ценой,

— Ты что, проверяешь, сможешь ли ты здесь посмотреть игру? Думаешь, в центре управления видно не будет?

Он глубоко и неспешно смеётся. Женщины в обществе редко слышат этот звук, но, тем не менее, стремятся его услышать.

— Конечно, нет, но я не смогу смотреть игру в белье со всеми вами ублюдками.

Михаил упирает руки в бёдра, и я понимаю, что он собирается сказать что-то такое, из-за чего парни тянут соломинку, потому что боятся моей реакции.

— Говори уже, что бы за хрень там ни была, — устало бормочу я.

— Если ты признаешься, они вынесут тебе смертный приговор.

Втягиваю воздух и задерживаю дыхание на мгновение, чтобы преодолеть гнев и необходимость заключить Вэл в свои объятия.

— Ты думаешь, я, блядь, этого не знаю?

Он пожимает плечами.

— Просто хотел напомнить тебе.

Придвигаюсь ближе, и Михаил даже не вздрагивает.

— Кто думает, что я нуждаюсь в напоминании?

Вопрос несущественен, поскольку мы оба знаем, что Кай вновь пытается вмешиваться туда, где это не нужно. Направляюсь на кухню и проверяю шкафы, чтобы занять руки.

— Ну, ты можешь сказать ему, что я ни хрена не собираюсь ни в чём признаваться.

— Что, если они будут угрожать Валентине?

Не успевает он даже пошевелиться, как я огибаю столешницу и обхватываю его шею руками. Михаил замирает в моих руках, его карие глаза темнеют из-за моей тени. Но он не дёргается и не начинает тяжело дышать. Наклоняюсь, и моё лицо оказывается в дюйме от его лица.

— Если они будут угрожать Валентине, тогда привычному для нас обществу придёт конец. Я, наконец, предприму те шаги, на которые из страха не пошёл мой отец, и отлучу каждого из этих ублюдков от власти. Одного за другим, пока они не решат, что не хотят больше терять людей и не сдадутся мне. — Чуть крепче сжимаю его шею. — Поэтому, думаю, остальным лучше даже не упоминать Валентину в присутствии кого-то, кто может приблизиться к совету или их лакеям.

Михаил ничего не говорит, глядя мне в глаза и ожидая, пока я отпущу его. В силу своего положения он может говорить мне всё, что захочет, все мои солдаты могут, но это не значит, что у этого не будет последствий, как на горьком опыте убедился Кай.

Мои холодные руки дрожат, когда я убираю их с его кожи. Михаил до сих пор не дрожит, и я понимаю, что это не бравада. Это доверие. Наказание – это одно, но Михаил полагается на то, что я не зайду слишком далеко, пока он этого не заслужит.

Блядь. Вновь отворачиваюсь, не найдя в себе сил смотреть на Михаила. Неужели я был слишком жесток с Каем? Особенно учитывая всё, что я требовал от него в последнее время. Когда это касается безопасности Валентины, на меня словно опускается своего рода занавес, и по умолчанию я впадаю в ярость. Словно убедиться, что она останется со мной, можно лишь позаботившись о том, чтобы никто не посмел к ней приблизиться.