Цвет бедра испуганной нимфы

Марушкина наморщила лоб, посмотрела на мужа и кивнула:

– Ах да… Только сейчас вспомнила, что Виктор как-то сказал, что Леню надо убить, но я сразу пресекла эту грубую шутку. И больше разговора на эту тему не было. Не знаю, как Леня узнал…

– Дело в том, дорогая, что я все знал почти с самого начала, – не выдержал Леонид Борисович. – Когда мы во второй раз летали на Мадагаскар, я случайно обнаружил у тебя паспорт Нины, и ты объяснила, что хочешь открыть предприятие, но не на себя, потому что ты моя жена, а значит, если моя афера с финансовой пирамидой будет раскрыта, арестуют деньги и на заграничных счетах. А так это будет вроде как счет Нинки, и никто у нее ничего не отберет, тем более что деньги можно вложить в действующее заграничное предприятие, и они будут приносить прибыль…

– Я о нас заботилась, – напомнила Жанна, – и потом, если бы не только о себе думал… ничего другого ты знать не мог.

– Ну да, – усмехнулся Марушкин, – пока я мотался по океанским волнам и тунцов ловил, ты переспала с Семеном. Он мне сам признался по пьяни, рассказал даже, как это произошло: ты выпивала с ним, разделась и спросила, давно ли у него был секс с белой женщиной. Вот он и не устоял.

– Врет он! – закричала Жанна. – Он взял меня силой.

– А мне плевать, как это произошло. Я с первого дня совместной жизни жалел, что женился на тебе. Но это все лирика: жалею не жалею, любит не любит… – Он вздохнул и посмотрел почему-то на Бережную: – Рюмочку чего-нибудь, а то душа болит.

– Петя, – обратилась Вера к Елагину, – на кухне в холодильнике стоит начатая бутылочка «Ханки Баннистера».

Петр удалился. Марушкина уставилась на мужа и обратилась к нему очень тихо и делая паузу после каждого слова, словно хотела загипнотизировать.

– Милый… тебе не стоит… ничего… сейчас говорить… Все… что сейчас… будет сказано тобой… только навредит и тебе, и мне.

– Да мне плевать, – повторил Леонид Борисович, обернулся и посмотрел на Марфину, – я вообще не понял, зачем я тогда решился на эту глупость… Ты прости меня, но Жанна тогда трындеть начала: я, мол, беременная… Правда, скоро выяснилось, что она ошиблась, зато бесконечно ныла, что любит, что жить без меня не может. Вот я и сломался.

– Неправда! – закричала Марушкина. – Это ты ныл все время, ты мне…

Вернулся Елагин с подносом, на котором стояли бутылка виски, маленькое ведерко со льдом и стаканы. Под мышкой он держал пластиковую бутыль лимонного швепса. Стаканы он поставил на стол, поинтересовался, кто хочет выпить. Но желающим оказался только хозяин дома.

Леонид Борисович сам налил себе виски, поднял стакан, обвел взглядом присутствующих и произнес:

– Я хочу выпить за то, что все наконец заканчивается… Бизнес, семейная жизнь, придуманная не мной, а очень и очень предприимчивой девушкой. – Он осушил свой стаканчик залпом, поморщился и продолжил: – Как-то я застукал Жанну с папкой моих финансовых документов. Она так внимательно их изучала! Казалось, в этом не было ничего странного – она ведь тоже экономист. Но она вчитывалась в них так, словно заучивала наизусть. А вскоре я понял, что она в курсе всех моих дел. Вернее даже, моих доходов. Причем знала о состоянии моих счетов лучше меня. В один прекрасный момент вдруг предложила убить Пожарского и завладеть его предприятием. И отказалась от этой мысли лишь потому, что Семен Ильич недостаточно богат. Потом начала соблазнять Войтюка едва ли не на моих глазах… То есть при мне стала флиртовать с ним, а что у них было потом, мне уже Карташов поведал. Он вообще – тертый калач, но даже и он попал под ее чары. Жанночка и ему говорила, что ей нужен амбициозный муж, а не такой, как я, который очень скоро подастся в бега и будет скрываться, тратя копейки, которые сможет вытащить из своей пирамиды… Как видно, моя Жанночка собиралась с Карташовым остаться. Но потом передумала, потому что поняла, что у Карташова своя игра, и решила с ним просто партнерствовать без всякого секса. А вот Войтюком она крутила как хотела. Но тот – дурачок наивный. А Володя Карташов и в самом деле очень целеустремленный товарищ. Очень жесткий и очень хладнокровный. С низов начал, много унижений стерпел, чтобы подняться. Хотя и я такой же… То есть и я так же поднимался, но в остальном я – другой. Я бы никогда не смог убить человека.

Бережная слушала его, время от времени бросая взгляды на Жанну. Та сидела спокойно, иногда вскидывала брови или качала головой, как будто удивляясь такой нелепой лжи мужа.

– …Мы встретились в «Тихом месте» с Карасевым, – продолжал Марушкин. – Все обсудили в который уже раз. Вице-губернатор обозначил свою долю. Пожарскому это не понравилось, само собой… А потом вдруг мне позвонил Володя Карташов и сообщил, что от Жанны узнал: Войтюк собирается подъехать на нашу встречу и выставить свои права как инвестор. Этот дурачок был уверен, что половина вложенных мною средств принадлежит ему. Повторяю, он – дурачок наивный и с Жанной делился всеми своими планами, а она давала ему мудрые советы. Он даже костюмы себе покупал в ее присутствии, она советовала брать такие, как у меня. Как бы то ни было, но скандала в публичном месте никто не хотел. Карташов признался, что Жанна попросила его решить вопрос. Она хотела, чтобы Войтюка кто-нибудь убил, потому что он сорвет проект, да и вообще требует слишком многого. Поскольку он рвался заявиться к нам немедленно, Жанна, решив задержать его, сказала, что он одет неподобающе для встречи с вице-губернатором. Даже дала ему мой костюмчик, ботинки мои… А он и послушал… Он всегда ее слушал… И они поехали. Карташов, предупрежденный Жанной, уже был там. Жена моя вышла из машины, походила, отвлекая внимание. Войтюк вышел тоже. Карташов отвел его в кустики, где и прикончил. А потом она, зная, что произошло, спокойно укатила на машине Войтюка к его дому, где оставила тачку. Но это мне Карташов потом уж рассказал.

– Зачем вы вызвали Марфину?

– Карасев вдруг заинтересовался мадагаскарскими рубинами, которые предложил Пожарский как свой дополнительный вклад в общее дело. Карасев захотел увидеть сертификаты на камни. И потом, в моем «мерсе» лежал мой пиджак с документами, бумажником. Из шерстяной ткани – не по такой жаре, как в тот день. Миша – мой шофер – отмечал рождение ребенка, почему-то я вдруг вспомнил о Нине. Но потом Карасев сказал, что посмотрит документы в другой раз. Да и Карташов мне позвонил, посоветовал сваливать молча, никого не ждать, а то можно попасть в неприятную историю. И я уехал.

Леонид Борисович обернулся к Елагину, который привез его домой: