Курятник в пентхаусе

22
18
20
22
24
26
28
30

– Его мать объяснила, что сын улетел в Нью-Йорк, – напомнила Елена.

– Информация ложная, – возразил Димон, – Павел Александрович Мендельсон никогда не получал загранпаспорт. Ладно бы, он слинял в Финляндию. Чтобы туда попасть, можно границу тайком пересечь. Есть проводники, которые нелегалов перетаскивают. Но Америка? В этом случае незаконное пребывание в стране трудно организовать. Разве что через Мексику или из Кубы на лодке плыть. Но ведь в эти страны тоже виза нужна.

– Наверное, нужно рассказать им правду, – сказал Виктор.

– Уверен? – спросила Елена.

– Несси засунула в гнилое болото бейсбольную биту, размешала тухлую воду, и из нее полезли летучие гады, – ответил Шикин.

– Крылатые не живут в топях, – усмехнулась Елена, – они парят в вышине.

– Нетопыри просыпаются ночью, – пробормотал ее муж, – и пугают всех. Ладно, хватит! Конец истории. Несси, сядь на место и слушай! Ты дочь Павла Мендельсона. Жестокая баба, которая убила двух подростков, твоя родная бабушка.

Девушка, которая успела сесть, зажала рот ладонью.

– Понимаю, – кивнул Виктор, – это не самая приятная новость! Бабуля-убийца – не лучшая родня. Но так уж вышло. А мама твоя… Сейчас ты все узнаешь. Мы с Пашей познакомились в Пицунде, нам было по десять лет тогда. Другие дети носились по пляжу, орали, а я никогда не любил шумные игрища, читал Майн Рида и услышал вопрос:

– У тебя какой роман?

Я повернул голову. На соседнем топчане сидел мальчик моих лет, тоже с книгой, тоже Майн Рид. У него второй том, у меня третий. Вот так и началась наша дружба.

Сара Яковлевна меня терпеть не могла. Я происходил из интеллигентной семьи. Дома у нас любили книги, везде, даже в туалете висели полки. Родители ходили в театры, музеи, всегда летом мы на море ездили, да не дикарями и не в частном секторе жили.

Я с Пашей мигом подружился, мы чуть не плакали, когда поняли, что расставаться придется. Сейчас детям легко друг друга в соцсетях найти, а в ту пору Интернета не было! Но нам повезло. Я жил в поселке Луконино. От него до Совина полчаса пешком через лес. Что для десятилетки тридцатиминутная прогулка? Мои родители всегда Паше радовались. А я к нему не заглядывал, знал, что не нравлюсь его матери. Дружба наша с годами только крепла. У Павлухи появилась девочка Марфа. Не особенно красивая, просто милая и тихая. Мать у нее… Слов нет! Бабу звали Елизаветой, она дачу снимала в Совине. На всю голову ушибленная тетка. Марфе приходилось ей каждый день перед сном докладывать: чем она занималась, с кем время проводила. Паша мне объяснил, что Елизавета дочь то ли в пятнадцать лет, то ли еще раньше родила и не очень ее любила. Чего тогда стерегла, как крылатый грифон скифское золото? У бабы был страх, что Марфа, как она, родит в школьном возрасте. Позор, позор, позор! Что люди скажут! Шиза полная, мамаша умом тронулась. Одевала дочь, как нищенку, красивой одежды у той не было, какие-то тряпки носила. Лето на дворе, жара, а на Марфе ботинки осенние, юбка до земли и кофта бесформенная. Так старухи наряжаются, которым уже без разницы, что на себя напялить. Местные над девочкой потешались. Она ни с кем не дружила, прекрасно рисовала, брала мольберт и шла в лес. И отлично вписалась в нашу с Пашей компанию. Нам было по двадцать, ей в то лето четырнадцать исполнилось, но разница в возрасте не ощущалась, Марфа читала те же книги, что я и Павел. Она была умная, добрая, думающая, не дура, как все ее ровесницы. В конце лета Павлуха прибежал ко мне весь нервный.

– Витёк! Мы ребенка ждем.

Сначала я не понял. Какого ребенка? Кто ждет? Где? Потом до меня дошло. Идиот я был, конечно, засмеялся.

– Сбылся кошмар Елизаветы.

Потом осекся, смотрю, у друга губа трясется, он попросил:

– Спрячешь нас, когда понадобится?

У меня год назад родители погибли, дорогу переходили на зеленый свет. Выскочил «КамАЗ» и сбил их, водитель сознание за рулем потерял, инсульт. Никто был не виноват. Я один остался, дом большой. Да если бы был маленьким, так же бы ответил:

– Конечно. Живите, сколько хотите.