Курятник в пентхаусе

22
18
20
22
24
26
28
30

Любой ребенок в такой ситуации испугается, заплачет, признается, что он шарлотку съел. А Илья стоит, сопит, не признается.

– Рекс отвязался, в кухню влез, потом убежал и снова привязался.

Ума у него не было, но лгал он виртуозно.

Один раз ко мне заявилась продавщица из деревенского магазина, тетрадь принесла, куда долги записывала, потребовала:

– Заплатите за конфеты и мороженое.

А мы никогда сельпо не посещали. Вот я удивилась! И что оказалось? Илья лакомство брал, обещал:

– Мама Сара деньги отдаст.

Каков, а? Куда ему столько лакомств? Я с трудом добилась правды. Илье хочется играть с ребятами, а его не принимают, дураком считают. Вот он и стал приятелей на сладкое подманивать. Я отдала деньги, попросила продавщицу больше ничего ему не отпускать. Враз все друзья исчезли. Осталась только одна девочка, Тамара!

Сара Яковлевна махнула рукой.

– Убогое дитя. История печальная. И огромная социальная проблема: беременность несовершеннолетней. В Совине, да и в соседних селах была просто эпидемия, девочки четырнадцать-пятнадцать лет с животами. И никто на них внимания не обращал. Позиция взрослых была такова: «Ну, погуляла, бывает». В милицию не идут, проблему решают двумя путями. Отводят школьницу к местной бабке, та выводит плод. Или девочка рожает. Отец ребенка, как правило, кто-то из соседей, ему срок за совращение грозит. Он платит врачу в больнице, тот роды на дому принимает. И тишина! Все всё знают, и ни гу-гу. Младенцы, результат пьяного зачатья, на свет появляются больными! Тамара была из этой категории. Мать ее еще в школу ходила, когда забеременела. Девочка тихая, послушная, но несообразительная. Не врунья, как Листов. Вероятно, и ее можно было зачаткам знаний обучить, Илья на фоне Тамары был просто Ломоносов! Но я ему покоя не давала, каждый день он писал, читал, получал знания по географии, истории. Даже начал английские слова учить. А с девочкой никто не занимался, по врачам ее не водил, учителей не нанимал. Сорная трава, вечно голодный, грязный ребенок, с ней тоже дети играть не хотели. Два одиночества и сбились в пару. Девочка Илье в рот смотрела, считала его своим гуру. Что Листов велел, то и творила. С шести утра у нас под воротами прыгала, ждала, когда ее поесть позовут. Признаюсь, мне эта дружба совсем не по душе пришлась. Я хотела Тамару отвадить, но Александр Семенович запретил.

– У Ильи наконец-то появился друг. Разве нам жалко тарелки супа? Давай отмоем ее, оденем нормально, отправим с Ильей на занятия. Поможем несчастной.

Так и поступили. Тамару читать-считать научили.

Вот так мы и жили до смерти мужа. Когда Александр Семенович скончался, Павел уже институт окончил, двадцать ему было, Илье лет пятнадцать, Тамаре столько же вроде. Анастасия, мать ее, вообще про дочь забыла. Тома у нас постоянно спать оставалась, комнату ей выделили. А потом несчастье случилось. Оба утонули, с обрыва прыгнули. Сто раз им говорила: не ходите туда! Илья клялся:

– Нет, никогда даже думать о реке не станем!

И пожалуйста! Последнее, что я для них сделала, – оплатила похороны и поминки.

– В деревне нам рассказали, что Анастасия вскоре после смерти Тамары сделала ремонт, купила новую мебель, сама хорошо оделась, покупала ликеры, а не самую дешевую водку, – перечислила Ада Марковна. – Вы ей помогли? Утешили мать в горе? Дали денег?

Сара Яковлевна засмеялась.

– Мать в горе? Умоляю вас! Настя на дочь внимания не обращала. Лет в пять ее, как рабу, с утра в огород выгоняла, потом на колодец за водой, затем дом убирать. Била девочку просто так! Прислуга у нас была из местных, домработница мужу правду рассказала. Александр Семенович рассердился, пошел к Анастасии, припугнул:

– Сообщу в службу опеки. Тебя за эксплуатацию ребенка накажут. Побои зафиксируют, протокол составят, и ты окажешься за решеткой.

Бабенка перепугалась, пообещала дочь не трогать. Мне Анастасия противна, с какой стати я должна ей помогать? Молодая, здоровая, работать способна!