— Поздно, брат, прибежал! Гоп, нас тут уже под орех разделали и в газете на потеху продергивают. Но мы с тобою старые други-приятели, а какой я, ты еще по Донбассу знаешь... Так вот! Гоп, всем людям объясни: почему яма у нового цеха не засыпана?.. А та самая... Ха, вот-вот, бумажкой, приказом засыпали ее. К черту бумажки! Бумажками обманывают, а я верю им и слепым кутенком, гоп, вместе с «Битюгом» падаю в паршивую яму. Вот, давай ответ, шуруй! С души не слезу! Я вам не жевжик из-под стрехи, я вам...
Голос Никиты Петровича долго еще прорывался из цеха в контору. Сник он за воротами и сник, казалось, оттого, что там было безмятежно тихо и ослепительно бело: метель улеглась, небо отливало бирюзою, солнце золотило заводские дымы, а клубы пара превращало в набегающие друг на друга огромные жемчужины.
Никита Петрович в удивлении вскинул голову и, как бы призывая в свидетели чистое небо, спросил:
— Во, видало такую пакость? Виноват кто-то, а мы с Сидком отвечай, а?
Небо не ответило ему, и он устремился на главный пролет между цехами. Там женщины лопатами и метлами убирали снег. От мелькающих платков, рукавиц, тулупов, юбок и валенок рябило в глазах. Никита Петрович прищурился и, размахивая руками, побежал навстречу пятитонке:
— Стой! Говорю, стой! Садись, Сидко, кати и покрепче закручивай! Я тебе сейчас пришлю самых злых ребят!..
Пятитонка тянула трос, ворчливо стронула с места «Битюга» и медленно потащила его. Переваливая через край ямы, он тяжело качнулся, и с него посыпались и поползли комья снега.
— Давай вперед! Еще на полметра! Еще! Хорошо!
«Битюг», гремя порванной гусеницей, стал на очищенное от снега место. Сидор начал обметать его, а когда пятитонка скрылась, сказал:
— Вот и себя осрамили, и тебя в инвалиды загнали. А почему? А все потому, что...
Ответить Сидору помешали крики и смех. Пятеро парней в ватниках — двое впереди, трое сзади — шумно везли к «Битюгу» поставленный на полозья огромный промасленный ящик. Они с хохотом подкатили к Сидору. В ящике были ломики, длинный лом, кувалда, домкраты, слесарные инструменты, заменяющий наковальню кусок рельса и прутья железа. Парни оглядели, ощупали «Битюга», вооружились инструментами, подставками и набросились на него:
— Ну, давайте! Разом-раз! Еще-о раз!..
«Битюг» дрогнул, подался чуть-чуть вверх, потом еще, еще и через несколько минут был уже частью на домкратах, частью на деревянных подставках.
Парни были уверены, что авария произошла по вине Сидора, и сочувственно спрашивали его, как он летел с «Битюгом» в яму, не разбил ли голову. Сидор отшучивался и помогал им выдирать из снега гусеницу, расчленять порванное место, снимать и выпрямлять погнувшиеся скрепы.
Никита Петрович был занят на ветке и не мог видеть, с какой неохотой обувался «Битюг», с какой дьявольской легкостью парни приводили его «в боевой вид». Когда Никита Петрович прибежал к месту своего ночного позора, Сидор уже заправлял машину, а парни собирали в ящик инструменты и фукали на руки.
— Готов?! Ну, Сидко, гоп, наверстывай, а то голова от галдежа гудит. Виноваты мы или не виноваты — это особый разговор, а дело стоит, гоп...
В эту минуту вдруг из снега возникла с ног до головы облитая солнцем девушка в сером тулупчике. Сидор растерялся: вчера он стоял с нею перед географической картой, не раз провожал ее до общежития, не раз думал о ней и не мог решить, отчего она такая и почему от нее пахнет мальвами. Ее появление почти ослепило его: раз она сама пришла, значит, она думает о нем, значит... Он был уверен, что девушка прежде всего спросит, почему он вчера не вернулся к географической карте, и ему было досадно: придется рассказывать об этой глупой яме, о «Битюге». Ему не хотелось говорить об этом, а голубоватые глаза стремительно приближались. Девушка выдергивала из снега ноги в коричневых валенках и синей юбкой как бы заметала за собою следы. Снег сверкал, и юбка сверкала. Должно быть, от этого двор, клубы пара и дыма представились Сидору голубоватыми веселыми пятнами. Но вот девушка крикнула:
— Товарищ Вербовой, к начальнику!
Крикнула, и Сидор нахмурился: это была не та, совсем не та девушка. Глаза у нее не голубоватые, а карие, и лицо не то, и нос не такой...
Он сдвинул брови и склонился к машине. Никита Петрович заторопил его и пошагал за девушкой. Он не видел, как «Битюг» брал на буксир сани, но его фырканье и тяжелую поступь слышал за собою и с удовольствием вдыхал крепкий, золотой от солнца, холод: Сидор и «Битюг» не подведут, нет, конец телефонным звонкам, всем этим разговорам...