— Сделаем, не успеет стриженая девка косы заплести!
Никита Петрович одобрительно крякнул, и они под песню гудков свернули на огни только что отстроенного цеха, куда Сидор из смены в смену подвозил монтажникам оборудование.
«Битюг» стоял под навесом у стены. Сидор и Никита Петрович сняли с него листы фанеры и доски. Он был в полной исправности, сразу же зафыркал, взял на буксир подбитые широкими железными полозьями огромные сани, затрещал выхлопной трубой и, подминая под себя сугробы, двинулся туда, куда указал Никита Петрович.
— Кати прямо, так к ветке ближе будет, гоп!..
Никита Петрович стоял на «Битюге» рядом с Сидором и, покачиваясь, сквозь метель плыл по недавно освобожденному от строительного хлама краю заводского двора. Он был доволен, хитровато улыбался и мысленно прикидывал, в каком цехе можно будет найти для перегрузки досок свободных людей. Больше всего его привлекал мартеновский цех: там тепло, там, вероятно, и людей можно найти,— многие после смены не отважились в метель идти домой. Пускай поспят пока...
Метель вдруг как бы натужилась, с визгом толкнула Никиту Петровича в бок и белесой пеленою заслонила качающиеся в снежной мгле цехи. Он пошатнулся, стиснул рукою плечо Сидора:
— Гоп, что за морока?!
И они оба почувствовали, что «Битюг» кренится, теряет равновесие и стремительно ползет вниз.
Так началась ночная страда. Никита Петрович и Сидор спрыгнули в глубокий снег и в один голос выругались: «Битюг» сполз в хорошо знакомую им яму. Водители заводских машин не раз с проклятьями объезжали эту яму, не раз на собраниях добивались ее засыпки и были уверены, что она уже засыпана. Никите Петровичу и Сидору представился даже наклеенный на щит приказ начальника транспортного цеха. В приказе говорилось, почему яму у нового цеха надо засыпать, кто и в какой срок должен ее засыпать. Кроме того, они вспомнили заметку в цеховой газете об этой яме. Никита Петрович скрежетал зубами:
— Засыпана, чтоб вам руки поотсыхали! А я, дурак, не поглядел, поверил болтунам. В святцы не заглянули, чертовы псаломщики, лягушки заспанные... Гоп, давай, Сидко! Может, выберемся...
Метель запорашивала «Битюг», и он, как попавшая в беду добрая лошадь, покряхтывал и все глубже уходил в снег. Сидор, раз за разом, вертел ручки, дергал рычаги и шептал:
— Нет, не берет...
— Пробуй, пробуй, вот язва египетская...
Но машина взвизгивала, стонала — и ни с места. Метель как бы издевалась над бессилием «Битюга», все щедрее вздымала над ним снежную пыль и заносила его.
Никите Петровичу и Сидору то и дело казалось, что они своей тяжестью мешают «Битюгу». Они спрыгивали в снег и почти молили:
— Да ну же... Ведь бой идет, а ты... нну-у...
Никита Петрович даже дергал гусеницу, а Сидор, разъярившись, обозвал «Битюга» клячей и стал поносить его:
— У-у, задохнулся, поганец! Какой ты после этого комсомольский тягач. Ну-нну-у... Черт ты лысый, а не «Битюг»! Мы хвалили тебя, а ты...
И это как будто помогло: «Битюга», казалось, охватил стыд, он натужился, стал подминать под себя снег и пошел, пошел! Вот он уж вздыбил передок, готовясь выпрыгнуть из ямы, но в нем что-то заскрежетало, охнуло и захлебнулось глухим, почти человечьим криком: «Не могу-у!» «Битюг» подался назад и, будто оправдываясь,— делайте, мол, что хотите,— не могу,— затарахтел нутром и замер.
Сидор в отчаянье крикнул: