— На воров не наживешься.
— Как на воров?
— А вот что я вам скажу,— все еще не показываясь весь из калитки, уже мягче продолжал старик.— В человеке есть искорка природная, а есть и подлость неуемная. Пожар, к примеру, он что? Его можно поджечь. Кто поджигает? Человек ведь, а не зверь. Тигра какая ни на есть лютая, а и та не подожжет. А человек, он пламя подбросит: в нем подлость лютая сидит. Слыхал, гитлеришка-то какой океан-море поджег?
«Загадками говорит, домашний философ»,— решил Николай Кораблев и вошел в калитку.
Старик удивленно посторонился и проговорил:
— Однако смел. Из каких будешь?
— Начальник строительства моторного завода,— ответил Николай Кораблев, рассматривая двор.
Двор был выстлан толстыми досками, огорожен высокими каменными стенами, а около стен, как в огромном сундуке, двухэтажные сарайчики, какие-то клетушки — подвесные и лежачие, погребицы, дровяники, конюшня.
— Из москалей?— все больше сторонясь, спросил старик.
— Нет, волгарь. С Волги.
И вдруг старик, расчесав пятерней бороду, заиграл искорками глаз.
— Прямо скажи — какой? Крути-верти, кидай денежки на ветер или с умом?
— Считают, с умом. А что?
Старик внимательно посмотрел в карие глаза Николая Кораблева, и разом все лицо старика покрылось мелкими морщинками и все морщинки засмеялись.
— Не хвастаешь? Тогда шагай в хату. Праздник сегодня. Гость будешь. Шагай. Нечего клетушки-то рассматривать,— и сам шагнул, уже частя: — Человек, я говорю, существо чудное — смолоду рвется на волю, живет себе как птица небесная, а женился — давай клетушки строить. Строит и строит, как бобер. Весь в клетушках, аж носа не видать и душе тесно, а он все строит и строит, чтобы ему лопнуть. Мать! — крикнул старик, войдя в хату.— Видишь, гость пришел. Принимай.
За огромным столом сидели человек двенадцать. Тут были и малые и взрослые. Они все о чем-то громко разговаривали, не дотрагиваясь ни до жареной картошки с бараниной, ни до лепешек. При появлении старика все разом смолкли и поднялись. Из кухоньки вышла пожилая, но белолицая и такая же маленькая, как старичок, женщина.
— Где же ты пропадал, отец?— упрекнула она старика и к Кораблеву: — Милости просим, мы хороших гостей любим. Милости просим,— и вскинула на стол огромный пузатый самовар.
— Говорят, незваный гость хуже татарина,— сказал Николай Кораблев, внимательно всматриваясь в людей, которые все еще стояли.
— Ну, сидеть!— скомандовал старик и заиграл словами, приглашая за стол гостя.— Нонче татары-то хорошие люди стали, даром что басурмане. Нате-ко вам,— и сел на свое излюбленное место. За ним села вся семья. Когда сел и Николай Кораблев, старик, показывая на домочадцев, вскрикнул: — Все мои! Плоть, кровь моя, окромя, конечно, снох. Коронов — звания моя. Почему Коронов? Какая такая корона может быть на мужицкой голове? А кто ее знает.
Только с прадедов такое держится, и мы в обиду не даем. Вот они, мои соколики — три сына — Егор, Иван, Петр,— тыча пальцем по направлению к каждому, быстро перечислил он имена сыновей.— А это снохи — Варвара и Люба.— На последней он задержался, ласково похлопал ее по плечу.— Ну, Люба, скоро? Ты воина давай,— и к Николаю Кораблеву: — Скоро воина принесет нам в дом. Вот как. И ты, Варвара, нового закладывай. Род Короновых должен быть во всю улицу. Мать, а мать! По случаю гостя дай-ка мне фонарик.