Хозяйка вышла в сени, вскоре принесла оттуда и поставила на стол шахтерский фонарь.
— Рюмки! — приказал Коронов и, нагнув фонарь, начал из него по рюмкам разливать водку.— В шахте я работал. Ну, десятником. А в шахту водку таскать ни-ни: сам за это карал. А выпить хочется там — под землей глубокой. Вот мы и придумали, вроде с фонарем идешь, ан фонарь-то с водочкой...
Вся семья разразилась хохотом, и все взрослые потянулись к рюмкам, уже по-доброму поглядывая на Кораблева. Старик же Коронов, выпив, потыкав в нос кусочком хлеба, крякнул и зачастил, как бы уже зная, чего от него хочет гость:
— Народ мы, старатели, скрытный, недоверчивый и даже вороватый. А как же? Сам подумай: ищет старатель золотце, день ищет, два ищет, неделю, месяц ищет, год ищет. Нету. Ну, напал на россыпь. Что ж — кричи, дескать, экое богатство нашел? Да тут, как мухи, налетят. Нет, молчи, сопи и тихонько золото выбирай. А и другое бывало, ведь на казенных промыслах работали. Рупь пятьдесят копеек за золотник платили. Кружки такие ставили — туда золото при десятнике засыплешь, а обратно — шалишь, брат. Обратно — надо замочек сорвать, печать сургучную сломать. Казна платит рупь пятьдесят копеек, а тут скупщики рыщут — три целковых, три с половиной дают. Как быть? Эка! Ухитрись золото выгрести из кружки, да чтобы печать была цела, замочек цел. Ну и ухитрялись. Поймаешь жука, привяжешь его за ниточку, опустишь в кружку, вытащишь, с лапок золотце стряхнешь и опять туда,— Коронов так рассмеялся, что даже закашлялся.— Вот оно как. И потому мы народ вороватый. У-у-у, а убийств сколько было.
— А ныне как, тоже тащат золотишко-то? — задал вопрос Николай Кораблев, предполагая, что Коронов или не расслышит, или увильнет от ответа.
— Есть такое дело,— выпалил старик.
За столом все смолкли, а хозяйка повернулась к старику и сердито проговорила:
— Болтаешь,— и к Николаю Кораблеву: — У нас нет. Это он с вина на себя-то наговаривает.
— Нет, ай есть,— озорно закричал старик,— Кто отыщет? Оно, золото, не глина, сердцу мило.
Когда Коронов вышел во двор, чтобы проводить Николая Кораблева, тот ему сказал:
— Умный вы мужик... Да и вообще в улице, наверное, умных много, но вот на работу к нам почему-то не хотите идти.
Старик вскинул руки вверх, как бы защищаясь от удара, и скороговоркой выпалил:
— Не трожь! Гнезда нашего не трожь. Советская власть нам волюшку дала, и не трожь.
— Но ведь она вас и на работу зовет. Кто же завод-то будет строить?
Старик опустил руки, посмотрел куда-то в сторону и опять весь взъерошился.
— Это так... Но... волюшка.
— Неразумно думаешь. Вот скоро сыновей призовут врага бить. Чем врага бить будут? Волюшкой?
Коронов встрепенулся.
— А призовут?
— Нет, так и будут они за самоваром сидеть.