— Морозом испытываем. А тут вот жарой.
Второй шкаф был полон нестерпимым жаром.
— А это вот,— директор осторожно взял в руки огромные круглые часы,— это морской хронометр. Вот такие штуки мы тут делаем.
Там, где все стреляет
Все время, пока мы были на часовом заводе, Николай Александрович молчал. Молчал он и в то время, когда мы на машине пересекли город, выбрались на снежную равнину и вскоре очутились в сосновом лесу. Освещенный фарами машины лес казался богатырским...
Наконец машина остановилась у новых ворот. Николай Александрович, выбираясь из машины, вдруг заметно заволновался.
— Тут туляки...— пробормотал он, заметив мой удивленный взгляд.
Где-то совсем недалеко от нас раздалась пулеметная очередь. Затем вторая, третья. В другой стороне, тоже недалеко от нас, загрохотали пушки.
— Что это?
— Испытание. Так вот и день и ночь,— ответил Николай Александрович, входя в помещение, залитое электрическим светом. По всему было видно, что помещение построено совсем недавно: потолки еще светились золотистыми сосновыми переплетами. Это сборочный цех. Тут было неожиданно тихо. Только слышно, как за барьером, в соседнем цехе, урчат, шипят, царапают станки, оттачивая нужные детали.
— Как тут просто все,— замечаю я.
— Просто? — Он покачал головой.— Ого! Нет. Тут все очень сложно. Ну, например, пулемет. Он дает шестьсот выстрелов в минуту,— это значит шестьсот раз в минуту все детали приходят в движение. Да еще в какое движение! Вы понимаете, какие должны быть детали? Ведь это то же самое, что часы, но гораздо серьезней. И вот какая-нибудь деталь на испытании заела... тогда шарь по всему заводу — кто и где наплоховал. Иногда у всех инженеров головы вспухнут. Это и понятно, есть рабочие-то еще неопытные. На десяток туляков — сотня новых, здешних, месяцев десять тому назад пришли на завод.
— И как работают?
— Хорошо работают. Вы вон поговорите с тем рабочим. Фамилия его Лезаров. С ним недавно случилось такое: надо было отработать одну деталь, такую деталь, без которой мог бы остановиться весь завод. Сменщик его заболел. И Лезаров не ушел от станка. Он стоял день, потом второй. Начали пухнуть ноги. Тогда он разулся и стал на пол босыми ногами... А своего-таки добился.
Я подошел к станку, за которым работал Лезаров. Он высокий, широкий в плечах, но с лица худ.
— Устаете?— спросил я и тут же понял, что вопрос мой наивен.
— А то как же?— просто ответил Лезаров.— Как не уставать? Конечно, устаем. Да ведь теперь по-другому-то и нельзя работать — война. Наши братья, поди-ка, как на фронте устают. А мы-то что ж, по курортам, что ли, будем ездить?— Он глубоко вздохнул и еще сказал: — В этом, брат, и есть святая обязанность наша — работай не покладая рук. Будете в столице, так и передайте: работают, мол, на далеком-то Урале. Народ работает... Вот что. Вместе с туляками работаем, с москвичами, с ленинградцами, с харьковчанами, с киевлянами...
— Вот они какие у нас,— уже входя в здание парткома, проговорил Николай Александрович.
БОРЬБА ЗА МИР[26]