Самолет, сделав над лесом несколько кругов, ушел обратно. В Березовом логу снова поднялись дымки, замелькали меж деревьев люди, зазвенела кузница. Грачев заметил, что Матрена вышла из землянки, остановилась и озирается, должно быть, выглядывает его, и, подойдя к ней, сказал:
— Извини, Матрена Николаевна, за огорчение. Не по своей воле нанес его, а по общей нужде. Я ухожу. До свиданья. Если надумаешь что, пришли Лешку ко мне сказать.
Он протянул руку. Она отодвинула ее и сказала:
— Думай не думай, а все равно надо ведь посылать Луку?
— Надо.
— Тогда нечего и думать: иного не надумаешь. Тогда пойдем к Луке.
Концом головного платка Матрена вытерла лицо: она старалась не показывать свои слезы. Покажешь, а кругом вдовы да сироты, как зыкнут все — не остановишь. Ей приходится держать слезы про себя и мерить их не по горю, а по положению.
— Ну как? — спросил Грачев Луку.
— Тут мать главнее меня, — отозвался слепец.
— Мать свое слово сказала. Ты свое говори!
— Я… да я уж под ногами дорогу чую.
— Полагаюсь на тебя, — сказала Матрена. — Если беда случится… — и умолкла.
— Будет на моей душе, — твердо сказал Лука и перекрестился. — Принимаю.
Матрена взяла дочурку на руки и унесла так домой. Лука с Грачевым остались на воле потолковать и просидели близко, голова к голове, часа два. Договорившись обо всем, они пришли к Матрене. Она во всю мочь готовила Луке и Анке подорожники — варила курицу и жарила пирожки с яйцами. Старик шумно потянул носом вкусный запах и сказал:
— Как хочешь сердись, а только я не возьму это стряпово: не годится оно. Сам снаряжусь, сам.
Он ошарил полки и ящики, собрал все хлебные корки, огрызки, недоедки и ссыпал в дорожный мешок.
— Лука, ты и Анку собираешься кормить этим? — испугалась Матрена.
— Ни Анку, ни себя. Ты не гляди! Поверь мне, что Анке не будет худо, и не гляди! — Затем попросил уделить ему маленько сахару, чаю, соли.
Сахар поколол мелко-мелко, чаю взял три чаинки, соли три крупинки.
— Вот, скажем, вся партизанская жизнь на ладони.
ebooksa